Я нарисую симфонию неба - стр. 30
«Часы. Время. Время, которого больше никогда не будет у Симеона», – безжалостно расстреливали мысли.
Заговорил отец:
– Да. Это большое горе. Смерть детей. Они для жизни, а тут смерть… – наполнил наливкой бокалы, молча отодвинув мамину руку, закрывшую было бокал Альбины. – Помянем.
Альбина всхлипывала. Мама поглаживала ее по плечу. Ксюха теребила край скатерти и смотрела на тарелку. Отец отодвинул рюмку и произнес, глядя на что-то, зримое только ему:
– Я не рассказывал тебе, Оля. У матери до меня был сынок. Левушкой звали. Это мне батя перед смертью поведал, что Ангел в роду есть. А она всю жизнь молчала…
Отец встал и начал мерить шагами кухню:
– В сорок первом отец на фронт ушел. А мать с Левушкой за Урал решила пробираться, к родне. На станции оставила пацаненка с вещами, а сама к начальнику пошла. Выпрашивать место в эшелоне. Вернулась не сразу, замешкалась. На перроне толпа. Народ бурлит: «Да что ж за тварь такая, малютку бросила!» И голос, голос знакомый причитает: «Мамочка, где ты, мамочка!» Мать кинулась к Левушке, схватила и в слезы. Кровинушка родная. Жизни дороже.
Альбина слушала затаив дыхание.
– В эшелоне со скарлатиной ехали. Заразился мальчонка. Двух лет не было. А говорливый. О жизни рассуждал. Перед смертью мать утешал. Вы живите, говорит, мамочка, да радуйтесь. Жить – оно хорошо…
Отец вздохнул:
– Она не хотела рожать после этого. Я поздний получился, – он помолчал, хрустнул суставами пальцев.
Ксюха всхлипывала. Мама тоже плакала.
– Мать всю жизнь голову платком покрывала и водки не пила, – отец шумно вздохнул. – Такая вот штука… Люди и войну, и голод прошли.
Альбина встала, молча подошла к отцу и уткнулась в его широкую грудь. Он обнял и похлопал по спине:
– Ну все, все. Поплакали и будет. А мальчик тот, деревенский… Ну, знать судьба так решила, что не жилец.
Хотелось верить словам отца, что все просто: жизнь, смерть. Судьба, и все такое. Но изнутри выжигала мысль, что в гибели Симеона виновата не война. И не судьба. А только она, Альбина.
Ксюха тихо похрапывала на раскладушке. Альбина смотрела в потолок. Световые полосы пробегали по нему, пробиваясь сквозь неплотно задернутую штору. Сна не было. История с Левушкой не отпускала. Мальчик. Еще меньше, чем Симеон. Мать всю жизнь ходила в платке. Что она чувствовала? Жутко представить даже…
«Я чужого мальчика не спасла, а тут родного ребеночка потерять…»
Страх. Кругом один страх.
«Платок!» – Альбина встала, босиком проскочила в коридор и залезла в Ксюхину портняжную сумку. Достала ножницы и заперлась в ванной.
«Платок. Их не носят сейчас. Но, волосы…» – Альбина спокойно наблюдала, как в зеркале девушка с худым лицом и заплаканными глазами методично отрезала прядь за прядью. Так лучше. Честнее.