Я начинаю жить - стр. 20
До меня доходит, что он собирается сделать. Как я и предполагала, подходит ко мне, снова опускается передо мной и прикладывает ледяную ложку к моей ссадине на лбу. Я не вижу себя, но готова поспорить, лоб мой сияет красным пламенем. Начинает щипать.
– Ай.
– Прости, похоже, я здорово сшиб тебя дверью. Но не беспокойся, у тебя здесь всего лишь маленькая ссадина, – сообщает Игорь Константинович, дотрагиваясь до моего лба легким касанием большого пальца. Действие холода начинает давать эффект – кожа немеет, лишившись осязания. – Что ты делала возле моей двери? У нас ведь занятие начинается в 11:30, так?
– Я… хотела… я пришла… – Я похоже разучилась думать и говорить одновременно.
Игорь Константинович выжидающе смотрит на меня.
– Я пришла, чтоб извиниться, – наконец заканчиваю начатую мысль.
– Извиниться? За что? – Он спрашивает так, будто и вправду не знает, за что.
– За то утро, – только и могу ответить я. Новая волна боли охватывает меня, и я снова хватаюсь за голову. На секунду закрываю глаза и вновь приоткрываю. Он сочувственно смотрит на меня.
– Ты правда считаешь, что должна передо мной извиниться?
– Ну да, а разве не должна?
Теперь я его не понимаю.
– Думаю, мы оба были не правы, когда наговорили друг другу всякой гадости. Я прошу за это прощение. В тот день я был не в настроении. И я прекрасно знаю, что это не оправдание. Просто… кое-кто вывел меня из себя.
– Я?
– Нет, не ты. Есть там один… Но и ты, скажу, далеко не сахар.
Виновато морщусь и улыбаюсь. Меня поражают его откровения. А еще манера речи: не жестокого и эгоистичного деспота, а вполне нормального человека.
– И всё-таки, кто же вывел вас из себя?
– Хм, племянник мой, – нехотя сознается преподаватель.
– Племянник? – удивляюсь я. – А сколько вам лет-то тогда? – снова мое любопытство берет верх. Вот зачем я спрашиваю такие вещи? А если он снова пошлет меня?
– Да, представь себе, мне двадцать семь, и у меня есть племянник – гаденыш редкостный, – усмехнувшись, говорит он.
Я смеюсь и тут же хватаюсь за голову, чтобы не тряслась. Больно.
– Сильно болит? – морщит нос, словно это ему сейчас больно, а не мне.
– Есть немного.
Убрав ложку, Игорь Константинович вглядывается в мой лоб.
– До сих пор красный, шишка тебе обеспечена. – Улыбается невинной, искренней улыбкой. Не могу сказать о себе того же. Ведь завтра мой красный лоб превратится в нечто фиолетово-желто-зеленое – и меня это злит. Мое лицо – мое всё. Я и крашусь-то только за тем, чтобы скрыть все изъяны и недочеты своего и без того неидеального лица. А не потому, что лишний раз пытаюсь подчеркнуть свою идеальность, как считают многие. А я просто не хочу быть хуже других.