Я Колбасника убил - стр. 12
– Отец есть?
Я помотал головой.
– На фронте убило?
Я пожал плечами.
– Безотцовщина, значит, – одобрительно кивнул Таракан и сплюнул мне под ноги. – А у меня ни отца, ни мамки, из беспризорников я. Меня советская власть воспитала. Ты с мамкой что ли живёшь?
– С мамой, бабушкой, тётей и братом, – выложил я.
– Погоди ты, не части, – Таракан поморщился. – Жрать хочешь?
Вообще, я хотел. Но на всякий случай опять помотал головой.
– А я хочу. Всё время хочу, круглые сутки. Чего бы сожрать? – Таракан задумчиво огляделся по сторонам. Но ничего более-менее съедобного поблизости не росло – ни груш, ни ранеток. – Может, тебя сожрём? А, Коробка? Сожрём твоего другана?
Коробка захохотал, а я сказал:
– Я пойду. А то меня старший брат уже ищет. До свидания.
И попятился назад.
– Стоять, – сказал Таракан, и я сразу остановился.
– Ладно. Я пошутил. Шутки у меня такие дурацкие. Ну-ка, задери рубаху!
– Зачем? – не понял я.
– Задери, говорю, – угрюмо повторил Таракан и сунул кинжал обратно в ножны.
Тогда я задрал. Таракан придирчиво осмотрел мои торчащие рёбра, ткнул в живот. Потом сказал:
– Ладно, пойдёт. В нашем деле что главное? Дистрофическая конституция!
Я не понял, что он имеет в виду. Но всё равно обрадовался. Кажется, меня приняли в шайку! Или ещё нет?
В общем, стать членом уголовной шайки вора-рецидивиста Сашки Лукина – так звали Таракана – оказалось делом пустяковым. Легче лёгкого оказалось! Таракан был не слишком разборчив – брал всех подряд. Даже кандидатуру Коробкиного младшего брата Вовки одобрил, ему пять лет. Коробкина мать всегда Вовку на Коробку оставляла, ну вот.
А занимались они, то есть мы, интересными делами! Играли в карты, в буру и в очко[14] на «чугунную жопу». Ставили проигравшего на карачки, двое сзади держали третьего – за руки и за ноги – а потом раскачивали его и со всего маху били тебя по заднице. Больно было – я почему-то всё время проигрывал.
Курили папиросы «Дели» – из огромной бумажной пачки на сто штук. Продавали воду – «на рубль досыта». На колонке набирали, вёдра на коромысло вешали и на базар.
Стояли на васаре, пока Таракан промышлял. Таскали с огородов всё, что плохо лежит: картошку, ранетки, капусту.
Околачивались на барахолке.
Там разным торговали – старушки в шляпах, из бывших[15], прямо на земле своё барахло раскладывали: ботинки, книжки, воротники. Ворованное шло из-под полы у всяких типчиков. Приблатнённые морячки из дивизии Рокоссовского сбывали поштучно «Дели», а “самовары” – люди без рук и ног – клянчили еду. Урки, воры, щипачи, увечные, дамочки, фронтовики – нравился мне базарный люд! Своей пестротой и весельем. Более разношёрстной публики я нигде больше не видел. А ещё там всё время играла музыка и кто-нибудь пел. Беспризорники и гастролёры дневали на барахолке и ночевали. А мы – простые ребята со Свердлова – промышляли на ней, чем могли.