Я хочу пламени. Жизнь и молитва - стр. 21
Пахота продолжается две-три недели, а затем и заканчивается. Но вот через месяц наступает другая полевая работа ― это покос травы. Эта работа также всегда оставляла в моем детском сердце глубокие следы. У нас в Козинке покос травы распределялся по осьминам, в каждом осьминнике должно быть двадцать душ. Все эти соседи-крестьяне, составляющие из себя осьминник, в один вечер прямо на ночь отправляются с косами, вилами, граблями на подводах на то место, где этому осьминнику достался покос. Все крестьяне и крестьянки один перед другим хотят казаться веселыми, развязными, даже комичными. Весело, хорошо. Вечер. Все друг перед другом высказывают необыкновенную приветливость, во всем предупредительность и экономическое общение. Варят: кто кулеш, кто кашу, кто жарит яичницу, кто ветчину, и все едят вместе, и один другого угощает «складчиной», т. е. водочкой. На следующий день все уже рано-рано косят траву, потом сносят ее в кучки, делят их и большими возами везут ее домой. Но вот наступает рабочая пора. Хлеб поспел. Тут неотразимо величественная получается картина! В это время все поле покрывается людьми точно появившейся внезапно саранчой или зверьками-грызунами! Одни крестьяне косят, другие жнут, третьи вяжут в снопы, иные кладут снопы в крестцы, некоторые уже везут хлеб домой. По дорогам целыми обозами одни за другими крестьяне встречаются с порожними телегами, едут из села в поле, с возами снопов едут с поля в село. Грохот телег, тупой свист кос по хлебу, железный говор серпов, отбивание и точение кос, людской говор, песни мужчин и женщин ― все это почему-то напоминает мне Страшный Суд.
Это время года также настраивало меня на нечто великое, духовное, и мне хотелось что-то для своей души сделать великое, но сделать сразу и тотчас, и решительно. Работать я любил. Труд для меня всегда был предметом радости. <…>
Помню также, как однажды в этот же самый год мои папа и мама взяли меня в поле рыть картофель. Стали мы обедать. Отец мой и говорит мне:
– Знаешь, сынок, я сейчас вспомнил о Москве, сколько же там церквей и монастырей! Страсть сколько! А поют-то как ― не ушел бы оттуда! Уж очень хорошо! Был я, значит, в одном монастыре, ― продолжает говорить отец, ― и хотел тебе купить, значит, такую книгу, в которой описаны жития святых, да уж очень дорого, не помню сколько, но очень дорого.
Мама слушала папу с большим вниманием, а затем сказала:
– Жития святых, да, да, я слыхала сама, не знаю от кого, кажется от этого странника, который у дяди Якова находился, что эта книга очень хорошая!