Я была здесь - стр. 28
– За себя только не смогла.
Последнее памятное собрание в честь Меган Луизы Гарсиас проводится на небольшом мысу в Саунде. Гитарист со скрипачом играют песню Джоан Осборн[11] «Просвет». Кто-то зачитывает отрывок из Халиля Джибрана[12]. Народу пришло немного, человек двадцать, все в обычной одежде. Ведет собрание чувак из психологического центра кампуса, но он, слава богу, не превращает его в публичную лекцию на тему предотвращения суицида, чтобы еще раз пройтись по списку предвестников, которые мы все, очевидно, пропустили. Вместо этого он говорит об отчаянии, о том, как оно разрастается в молчании. Именно оно приводит людей вроде Мэг к подобным решениям, и теперь нам надо прочувствовать и почтить то отчаяние, которое по ней осталось – даже у тех, кто ее, возможно, не знал.
Затем он осматривает собравшихся, и, хотя я вижу его впервые, хотя сижу далеко от него, рядом с Элис, и хотя я совершенно неохотно согласилась сюда прийти, да и то только потому, что мне было стыдно за мои обвинения в адрес Элис, что это они повесили на дверь обложку диска «Poison Idea», его взгляд останавливается на мне.
– Я знаю, что многие из нас изо всех сил пытаются разобраться в случившемся. Из-за того что мы не очень хорошо знали Мэг, груз может быть не слишком тяжелым, но перенести его все равно трудно. Мне сообщили, что сегодня здесь присутствует ее хорошая подруга Коди, которой, я подозреваю, тоже приходится нелегко.
Я бросаю гневный взгляд на Элис – явно это она меня выдала, но эта девчонка смотрит на меня совершенно невозмутимо.
Парень продолжает:
– Коди, если ты не против, я приглашаю тебя рассказать что-нибудь о Мэг. Или о том, что ты чувствуешь.
– Я не пойду, – шепчу я Элис сквозь зубы.
Она все смотрит на меня невинными, широко распахнутыми глазами.
– Мне стало сильно легче от того, что ты мне рассказала. Может, и другим это тоже поможет. Да и тебе самой.
Уже все на меня смотрят. Элис подталкивает меня локтем, и мне хочется ее убить.
– Просто расскажи о библиотеке, о том, как она кормила брата, – шепчет она.
Но, когда я выхожу, получается вовсе не какая-нибудь милая история о книгах, музыке или капризном братишке.
– Хотите, чтобы я рассказала вам о Мэг? – спрашиваю я. Риторически, и в голосе у меня звучит чистый сарказм, но все эти невинные овечки одобряюще кивают головами.
– Мэг была моей лучшей подругой, и я думала, что мы просто все друг для друга. Верила, что мы все друг другу рассказываем. Но оказалось, что я совсем ее не знала, – во рту жесткий металлический привкус. Гадкий, но я его смакую, как наслаждаешься собственной кровью, когда шатается зуб. – О ее здешней жизни я ничего не знала. Ни о занятиях. Ни о соседях по дому. Не знала, что она подобрала двух больных котят и выходила лишь для того, чтобы теперь они снова стали бездомными. Не знала, что она ходила по клубам в Сиэтле, влюблялась в парней, которые разбивали ей сердце. Я якобы была ее лучшей подругой, а ничего из этого не знала, потому что она мне не рассказывала. Она не говорила о том, что жизнь приносит ей непереносимые страдания. То есть я вообще об этом и не догадывалась, – у меня вырывается смешок, и я уже знаю, что, если не смогу удержать себя в руках, последует нечто такое, чего я слышать не хочу, да и никто другой не хочет. – Как можно не знать такого о лучшей подруге? Даже если она молчит, как можно такого не знать? Как можно считать ее потрясающей и классной, самым чудесным человеком на свете, в то время как, оказывается, ей было так больно, что пришлось выпить яд, из-за которого все клетки лишились кислорода и сердцу осталось только остановиться? Так что лучше не спрашивайте меня ничего о Мэг. Потому что я ни хрена не знаю.