Я буду Будда - стр. 6

Когда идет первый снег, я думаю о старости. Может быть, потому что конец осени напоминает старость, а первый снег поступает с осенью так, как поступает юность со старостью – под свежестью и молодостью хоронит то, в чем больше нет красоты.

Стареть страшно. И непонятно, что пугает больше – физическая немощь или умственная.

Страшно дожить до такого возраста, когда начнешь сраться под себя, но все равно будешь цепляться за жизнь. Шлепать губами, истекать соплями и считать, что это жизнь. Или быть вполне бодрым стариком, но ослабеть умом. Разучиться здраво мыслить, но считать, что это жизнь.

Страшно потерять темп и перестать двигаться со скоростью текущих будней. Еще страшнее неизбежность процесса.

Состариться бы так, чтобы осталось сил сесть на велосипед, разогнаться и сигануть с обрыва. Крикнуть: «Ебать! А жизнь прекрасна!» – и расшибиться нахуй. Только бы не сидеть и не смотреть в окно, за которым апрельский дождь или декабрьский снег насыщает природу жизнью, а у тебя нет физических сил, чтобы умереть, но их хватает, чтобы жить и смотреть в окно.

Женечка работала у нас официанткой. У нее была маленькая круглая попка, курносый нос и пухлые губки. Она была такого маленького роста, что могла бы сосать стоя. У меня, по крайней мере, точно.

После пятничного банкета мы специально задержались дольше всех. Ждали, когда разойдется персонал и мы останемся вдвоем. Почему-то охранника, скучающего на входе, мы в расчет не брали.

Мы трахались на барной стойке, пока он нас не прогнал. Потом трахались в подсобке. Пили стащенный из бара коньяк и курили кальян.

– Что такое любовь, Жень? – спросил я у нее уже под утро.

– Еще раз хочешь меня?

– Пожалуй.

Охранник сидел за стойкой и смотрел телевизор, висевший в баре. Когда мы с Женечкой собрались уходить, я услышал обрывок новости: «Женщина-смертница, вдова погибшего боевика, подорвала себя на центральной площади Урус-Мартана (Чечня), когда там находился комендант района генерал-майор Гейдар Гаджиев. Гаджиев погиб, трое охранников ранены».

Я зашел за стойку, налил в рокс виски и залпом выпил.

– До следующей смены, – попрощалась Женечка, когда мы подошли к метро.

– Да, – сказал я.

– У тебя красивый нос, Ян.

– Спасибо.

На всякий случай потрогал нос.

На следующий день мне сообщили, что я уволен за то, что трахаю официанток на стойке и пью не положенный мне коньяк. И что Елисей, мой напарник, упал в метро на пути и ему поездом отрезало голову. Две эти новости вместе почему-то мне показались гармоничными. Я сходил в магазин, купил бутылку водки и порядочно напился.