Высшая степень обиды - стр. 8
– Билет сама заказывай. Коробки спрошу в магазине, матросики притащат. Упакуешь что нужно… только не зверей, а мы с Санькой сразу отправим. Это, если ты, конечно… Зоя! Один поцелуй не повод вот так рвать. Он переживает, бесится, синяки под глазами. И сама увидишь, он…
– «Юноша бледный со взором горящим»… – прошипела я.
– Ну, значит… тогда багаж, – помолчав, согласился он и вдруг вскинулся, будто только сейчас подумав: – Если ты из-за того, что сплетни разнеслись… я разберусь.
– Да мне… – дернулась я и затихла, прислушиваясь к себе: – А знаешь…? Правда, стыдно. Стыдно вдруг оказаться блаженной дурой.
– Точно – дура, – прошипел Павел с тихой злостью, – вырубай уже к чертям свою рефлексию! Хочешь, повышу твою самооценку? Уверен – от Усольцева сейчас все мужики шарахаются, чтобы не подхватить ненароком дурь, вдруг оно заразно? Я сам в… – нахера?!
Он встал и прошелся по палате, остановившись у окна. Высокий, грузноватый, умный Санькин муж и мой друг. Хороший мужик, надежный. Я знала, что он сейчас видит за стеклом – тяжелое небо, свинцового цвета вода в заливе, скалистые темно-серые сопки и внизу, немного сбоку – черточки пирсов. А к ним пришвартованы корабли, суда обеспечения и длинные, пузатые, тоже серо-стальные лодки. Это красиво всегда, в любую погоду.
А вот о чем он думал, стало ясно через минуту – Пашка оживленно обернулся ко мне:
– Грибов в этом году – море. Морозилка забита, банки везде… Санька будто с ума сошла.
– Я не сильно люблю их, ты знаешь.
– Просто не умеешь готовить.
– Как скажешь, – хмыкнула я. Понятно же – отвекает посторонними разговорами.
– Снотворное, наверное, уже отменю… ты как?
– А я знаю? Не надо? Дай мне нормально спать, – трусливо представила я мысли и образы, которые будут маячить в мозгу, мучая всю ночь.
– Подсядешь еще… ладно, отдыхай. Так пацаны уже знают, говоришь?
– Я не хотела. Сережка сам… по голосу понял, что что-то не так – очень плохо. Он хорошо знает меня, чувствует. Я все сказала, как есть. Отец пусть сам озвучивает свою версию. Мальчики уже взрослые, от нашего люблю-не люблю больше не зависят.
– Вы – семья, здесь их дом. Лишаешь пацанов родного дома.
– Я лишаю?!
Паша с досадой отмахнулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь, а я закрыла глаза, прислушиваясь к себе. На слезы не тянуло, воевать тоже. Скандалить, мстить – нет. Хотелось тишины вместе с разумным покоем – как в госпитале, но только подальше от него. А если это еще и то, что доктор прописал…