Высшая степень обиды - стр. 22
Саша больше не заходил к нам. Стыдился, наверное, того своего отчаяния. А я получила настоящий шок и четкий отпечаток на подкорке. Это было спокойное и уверенное понимание того, что я никогда не стану причиной вот таких слез Усольцева. Или не слез, но его стыда перед людьми за меня, его мужского позора – не важно.
Ничего подобного никогда и не было. И сейчас тоже – это было что угодно, только не грязь, которой нужно стыдиться. Ага… и пойди потом докажи, что как раз с Зацепиным-то я и не позволяла себе даже легкого флирта, который допускала с хорошими знакомыми, у которых есть чувство юмора и которые все понимают правильно. А с ним не было вообще ничего – ни смеха, ни шуток, ни оживленных разговоров – все только по делу. Даже мыслей не было! С моей стороны.
Но были с его… Я же улавливала что-то такое, но сама же от этого дела и открещивалась, потому что он вел себя идеально – танцевал и молчал, молчал и танцевал. Но и склоняться в танце к моему лицу он мог не так низко, и прижимать к себе в поддержке не так плотно, и не смотреть потом за кулисами с неясным восторгом… Хотя почему – не ясным? Я и сама тогда буквально излучала… неважно что – эмоции. Вот и списывала все на драйв и эйфорию от удачного выступления, улыбалась благодарно. А оно – вот. Мальчик же совсем… на восемь лет всего старше моих. Нет, я знала похожие случаи… но как его-то угораздило?
Так может Саня права, и я действительно вела себя, как не пойми кто? Что-то же его подтолкнуло? А Сережка и Ромка? Вдруг они тоже когда-нибудь так вот… а их грубо пошлют? Я помнила страшную историю – единственный сын… курсант кинулся с крыши училища из-за бросившей его девушки. Господи… но ведь я не стала! Я же виду не подала, что догадалась. Или он все-таки понял, что я заткнула ему рот? А может, и не было ничего, а я все придумала?
Зябко обнимая себя руками, я замерла, сидя на кровати. Внутри сплетался какой-то больной, тягучий клубок из неловкости, стыда, жгучей вины, страха… и за мальчика этого тоже. Клубок из мучительной жалости к нему и себе заодно, и беспокойства за своих собственных детей, которым уже пошел девятнадцатый. А еще не стихающая обида… и привычное чувство тревоги, когда Усольцев в море – на автомате уже, наверное… Иконка Николая Чудотворца притянула взгляд. Я встала, взяла ее, коснулась губами, а потом привычно зашептала давно заученную молитву «от бури и потопления» за раба божия Виктора со товарищи. Троекратно.