Выбор королевского дознавателя - стр. 72
Я с интересом наблюдала за текущим за стеклом потоком людей.
Аршес сделал заказ, и нам принесли напитки. Свежевыжатый лара́нховый сок в высоком стакане и воду с лиймом в плоской пиале. Стоило официанту поставить их на стол, как я подхватила пиалу и с наслаждением глотнула прохладной воды с нежным цитрусовым привкусом.
Лицо официанта вытянулось, глаза выпучились, щёки странно раздулись, будто он подавился. Прикрывшись подносом, он отлетел от нашего столика и затрясся в приступе беззвучного кашля за прилавком с бутылями и готовыми пирогами.
Я перевела удивлённый взгляд на Аршеса, который смотрел на меня со странным перекошенным лицом. А потом заржал!
— Это чтобы руки ополоснуть, — выдавил он, отсмеявшись.
«Поздравляю! Ты продержалась примерно пять минут», — вынес вердикт внутренний голос.
Мне стало досадно до слёз. Ну откуда я могла знать? Ну почему у меня вечно всё так? Кто вообще придумал за столом руки мыть, рукомойники для кого изобрели, а? Краска залила лицо, и я почувствовала, как стремительно пунцовею, сливаясь цветом с алыми занавесками. Сильно прикусила губу, чтобы не разреветься, но это не помогло. На глаза навернулись слёзы, и стало жутко, до боли обидно. Аршес вскочил с места, сел рядом со мной и серьёзно сказал:
— Пожалуйста, не расстраивайся так! Это я виноват, забыл предупредить. Да ничего такого в этом и нет, вот, смотри! — он схватил мою пиалку и сделал из неё щедрый глоток. — Мы сначала напьёмся, а потом руки там помоем. И ноги. Чтобы они точно нас запомнили.
Смешок застрял в сдавленном горле. Я всхлипнула и улыбнулась.
— Какой позор…
— Ви, перестань! Позор — это прикрывать махинации Наррасти и воровать у сирот. Вот что такое позор. А вот это, — он беспечным жестом указал на стоящую на нашем столике посуду, — ерунда, Ви. Бывает! Знаешь, я однажды объелся сыра с плесенью, и на одном очень важном мероприятии среди очень именитых особ у меня очень громко бурчал живот. Особенно — в паузах между речами, когда воцарялась недолгая тишина.
— Над тобой смеялись? — робко улыбнулась я.
— Нет, что ты. Это же благовоспитанное общество. Все сделали вид, что ничего не произошло, а потом ещё года два это вспоминали, дали мне прозвище Бурчук, которое я носил лет до двадцати трёх.
— А зачем ты ел плесневелый сыр?
— Потому что он ужасно вкусный, ты обязательно попробуешь.
Я уткнулась лбом в его плечо и закрыла глаза.
— Тебе со мной стыдно выйти в люди, — обречённо выдохнула я.
— Не стыдно, а весело. Я уже год столько не веселился, сколько с тобой. Ну, посмотри на меня. Когда-нибудь мы вместе над этой ситуацией посмеёмся. Обещаю.