Вы отправляетесь в незнакомые страны… Две документальные повести о русских разведчиках XIX века - стр. 10
Эта неудача, а также неприязненные отношения Черняева и Крыжановского, и привели к тому, что «Лев Ташкента» был смещён со своей должности и отозван в Петербург. При слоне состоял меднокожий лагорец, с которым Пашино, тут же вступил в беседу. Разговор шёл на персидском языке, и Пётр узнал, что вожак слона восемь лет назад был подарен англичанам и кашмирскому магарадже, затем им отправлен в подарок владыке Афганистана Дост-Мухаммед-Хану, а тот переподарил его своему соседу, бухарскому эмиру. Все эти переселения слон совершил вместе со своим вожаком. На вопрос Пашино, чей он подданный, лагорец, к удивлению Петра, ответил:
– Я подданный Белого царя.
Комендант форта, после перевода ответа, также удивился и стал требовать объяснения, полагая, что тот или когда-нибудь попал в неволю, иди попросту авантюрист из персидских провинций Закавказья. Оказалось, всё проще.
– Я был английским подданным, – сказал слоновий начальник – и меня со слоном подарили магарадже, я стал его подданным. Потом был нукером Дост-Мухаммед-Хана и Эмира, а теперь я слуга Белого царя. Однако, ни слону, ни его вожаку не удалось побывать в Петербурге. Через некоторое время экзотический подарок был возвращён эмиру.
Что касается задержанного в Бухаре русского посольства, то после ряда поражений, нанесённых генералом Романовским бухарским войскам, эмир его отпустил с миром. Позже, в 1870 году, Струве вновь побывал в Бухаре в качестве посланника. Впрочем, это уже совсем другая история. А мы возвращаемся к нашему герою.
Наконец, долгая дорога через степь осталась позади и перед путниками показалась долгожданная цель путешествия – Ташкент. Столица Туркестана, поразила Пашино, уже при въезде, о чём он поведал в своих заметках:
«День был очень жаркий, солнце палило, как в июле в Петербурге.
– Да скоро ли же будет Ташкент?
– Да замолчи ты, тюря! – отвечал мне киргиз ямщик. – Вот сейчас, как с горки спустимся, и увидишь Ташкент. Гнать я не могу: лошади устали. Господи, да скоро ли, думалось мне, и я томился с детским нетерпением увидать его поскорее.
– Анду (вот) Ташкент, – сказал ямщик, обращаясь ко мне, когда мы начали спускаться с горы. Где же Ташкент, подумал я, тут ничего нет, кроме бесконечного сада. Я сообщил ямщику мое недоразумение, и оп расхохотался.
– В садах-то и есть дома, – сказал он, и долго после этого смеялся.
Действительно, каждому русскому показалось бы странным встретить сад, которому нет конца края, называющийся городом, без всяких следов построек. Лес этот стоял величественно, ни один листок не шевелился, потому что ветра совсем не было. Пока мы подъезжали к нему, справа и слева открывались небольшие постройки с пашнями, орошаемыми арыками, которые часто перебегали нашу дорогу. Вон направо небольшой дом двухэтажный и около него бахча, обведённая со всех сторон стеной. Этот домик мне так напомнил благодатную Персию с её бала-ханами, верхними этажами, что я невольно предался воспоминаниям о стране, в которой так приятно провёл полтора года». Но если в Персии Пётр Иванович прослужил хотя бы полтора года, то в Ташкенте, чуть более четырёх месяцев. В июне 1866 года Пашино покинул Туркестан. Покинул не по своей воле.