Вторжение (сборник) - стр. 39
– И не следует, в гордыне своей, полагать, что, если Господь не творит чудеса и знамения, то он ничего и не делает, – наставительно продолжал Бартоломео. – Он помогает заблудшим прийти к вере через нас, через воинство Иудово. До самых последних пределов Земли добираются миссионеры, несущие Слово Божие. А здесь, в сердце искарианских стран, святая инквизиция борется с диавольскими наущениями…
– Вот-вот, об этом я тоже хотел поговорить, – кивнул Томазо.
– Я знаю примеры жертвенной кротости миссионеров, но инквизиция… Проповедуя, что Бог есть любовь, она пытает и сжигает людей. Я боюсь, что многих это скорее отвращает, чем привлекает к Господу.
– Инквизиция никого не сжигает, – раздраженно возразил иудаит. – Она лишь предает закоснелого преступника светским властям. Вспомни, что и Господь наш Иуда поступил так же. А что до пыток, то лучше временные муки на земле, чем вечные муки в аду. И если некоторые люди слишком неразумны, чтобы понять это на теоретическом уровне – приходится демонстрировать им на практике, что ждет их, если они не отступятся от дьявола.
– Муки, муки… – пробормотал юноша. – Ну, хорошо – инквизиции нужны пытки, чтобы предотвратить вечные мучения. Но зачем эти вечные мучения нужны Господу, который любит всех…
– Ты забываешь, Томазо, – резко перебил его Бартоломео. – Ох уж эта людская неблагодарность! Человек всегда будет вас хулить за то, что вы для него не сделали, вместо того, чтобы благодарить за сделанное. Ты забываешь, Томазо, что Господь и сам пошел на муки ради людей! («Но отнюдь не на вечные», – подумал юноша, но высказать это вслух не решился.) А представь себе, что было бы, если бы он этого не сделал! Что было бы, если бы Иисус победил!
Томазо молчал, хотя и это объяснение его не удовлетворило. Да, с человеческой точки зрения все так – лучше меньшее зло, чем большее. Но ведь Бог всемогущ! Что ему стоит обойтись без зла вообще? И разве любой родитель или воспитатель, имей он такую возможность, не предпочел бы исправить дурной нрав ребенка, нежели наказывать его за этот нрав? Тем более – наказывать вечно, то есть, не давая уже никакого шанса на исправление, просто наказывать ради наказания? «Господи Иуде, помоги мне! – взмолился Томазо. – Разреши мои сомнения! Позволь служить тебе с легким сердцем!
– Молишься? – догадался Бартоломео, заметив, как шевелятся губы юноши. – Правильно, молись. Человеческая мудрость худа и убога. Чего не может постигнуть ум, искушаемый дьяволом, постигает сердце, открытое Господу…
Они свернули направо, прошли еще немного и оказались на площади Цветов. Здесь уже толпился народ. Томазо, не вполне представлявший, куда они направляются, вздрогнул, когда взгляд его упал на помост, обложенный хворостом, и столб, устремленный в небо, словно воздетый перст. С одной стороны площади сколочена была трибуна; там чернели рясы монахов и пестрели яркие шелка гражданских чиновников. Слева и справа от трибуны блистали алебарды и шлемы гвардейцев.