Вторжение (сборник) - стр. 38
– Ничего, у меня две сестры подрастают, с таким приданым их кто хочешь возьмет. Да и не о мирском печься заповедовал нам Господь.
– Конечно, конечно, – покивал монах. – Однако не будь слишком суров и к мирскому – оно ведь тоже сотворено Господом нашим к вящей славе его.
– Вот насчет суровости я как раз хотел с тобой поговорить, – смущенно заметил Томазо. – У тебя есть сейчас время?
– Сейчас я должен идти исполнить свою службу. Но если тебе так не терпится, мы можем побеседовать дорогою.
Они вышли из обители и зашагали по улице. В лужах плескались воробьи.
– Так что тебя тревожит? – осведомился Бартоломео.
– Знаешь, дядюшка, это даже странно… Казалось бы, скоро исполнится моя мечта, я стану монахом ордена иудаитов… только бы и радоваться. А я… понимаешь, раньше я просто верил. Верил, и все. И мне было хорошо и покойно. Но все эти споры с отцом… они заставили меня задумываться. И чем больше я думаю, тем чаще…
– Возникают сомнения? – заключил монах. – Не вздрагивай, сомнения – это еще не ересь. Сомнениями вера только укрепляется – если, конечно, они правильное разрешение находят… Вспомни, святой наш Петр и вовсе учеником проклятого Иисуса начинал, однако ж, сумел обратиться к Господу и высших райских почестей удостоился.
Томазо не впервые уже кольнула мысль, что почести-то эти весьма сомнительные. Не наслаждаться жизнью в раю, а просто стоять у ворот, притом – всю вечность… Лучше, конечно, чем в адском котле вариться, но все равно – для себя бы Томазо такой доли не пожелал. Грех, ой грех так думать…
– Но если сомнения укрепляют веру, откуда берутся ереси? – спросил он вслух. – Почему существуют магометане и язычники? Отчего греки и русы зовут себя искарианами, но не признают нашего Папу и отвергают наши догматы?
– Дьявол силен… – привычно произнес Бартоломео.
– Но ведь Господь сильнее.
– Господу нужно, чтобы люди сами изгнали дьявола. Вспомни, что сказано в Писании.
– В Писании сказано, что Господь любит всех людей. И принес себя в жертву за них за всех. Значит, и за магометан, и за язычников. Отчего же он не поможет им прийти к истинной вере?
– Он помогает. На многих снисходит откровение…
– Но куда больше тех, на которых не снисходит. А ведь эти люди отправятся прямо в ад! Где ж тут любовь? – Томазо сам испугался резкости своих слов. Нахмурился и Бартоломео.
– Не нам судить Господа. Если в мире и существует зло, то не потому, что Господь нас не любит, а потому, что мы сами, в слепоте своей, отвергаем его любовь.
Монах говорил уверенно, но Томазо понимал, что в его словах нет ответа. Ибо они возвращают дискуссию к исходной точке – если всему виной слепота, почему Он не поможет людям прозреть?