Второй после Солнца - стр. 60
Среди венков и траурных даров, сопровождавших процессию, особенно выделялся Аркашин дар. Поговаривали, что сначала он хотел заказать для этой цели у местных полуподпольных художников новой волны чучело Тиберия, набитое тряпьём, навозом и мусором, но передумал и собственноручно, поглядывая на Туснельду, за пару недель вытесал статую обнажённой прекрасной варварки с обритой в знак скорби головой. С её правого плеча на левое бедро была перекинута белая лента с надписью: «Цезарю Германику от Аркаши Россияника».
Посреди всеобщей скорби лишь Тиберий был вынужден не поддаться ей целиком и лишь Тиберий нашёл в себе силы озаботиться духовным здоровьем нации.
– Правители смертны – государство вечно, – заявил он римлянам. – Давайте, пора, возвращайтесь к жизни и развлечениям.
По распоряжению Тиберия для возвращения его самого и его народа к жизни после тяжёлой утраты в году шестьдесят втором от его рождения79 был устроен ряд театрализованных представлений с гладиаторскими боями.
На один из боёв явился и Аркаша со своей варваркой и плакатиком «Риму – Рим!». Аркашина ложа располагалась прямо напротив ложи императора, и Аркаше хорошо было видно, как Тиберий движением пальца подарил поверженному ретиарию80 лёгкую смерть и бесстрастный гладиатор-германец пропорол мечом обречённое горло.
– Ещё зрелищ! Ещё зрелищ! – скандировали почитатели зрелищ.
– Зрелищ хотите? – рявкнул Аркаша, разъярённый царственным жестом Тиберия не менее, чем кровожадностью толпы. – Я вам устрою зрелище!
Под его могучей поступью задрожали даже каменные ступени цирка. На арене он подобрал уже ненужные ретиарию трезубец и сеть.
– Я сыграю с тобой в поддавки! – крикнул он германцу. – Смотри! – и он вонзил себе трезубец в левое бедро.
– Вы любите кровь? Вот кровь! – рычал Аркаша, гоняясь за гладиатором по кругу, и кровь тремя ручейками стекала по его ноге.
– А вот вам ещё кровь! – крикнул он рокочущим, как водопад, голосом, пригвождая трезубцем к парапету холёную сенаторскую ладонь. – Я вам покажу пальцы веером! – кричал Аркаша – свирепый, как раненый гунн.
Первый ряд владельцев пальцев в печатках в ужасе повскакал с мест и ринулся наверх. Тогда Аркаша достал трезубцем предплечье во втором ряду. С воплями и визгом второй ряд опрокинул третий.
Почти удовлетворённый, Аркаша переключился на германца, поймал его, вконец обессиленного, сетью и опрокинул на песок.
– Недолго же ты трепыхался, – заметил Аркаша, и на лице его наконец-то зазмеилась улыбка.
Пальцы сограждан и самый главный палец – палец Тиберия – тянулись вниз.