Вся моя жизнь - стр. 49
Я познакомилась с ней летом 1951-го, чуть больше чем через год после маминой смерти. Мне шел четырнадцатый год. У папы заканчивались гастроли по стране с “Мистером Робертсом”, всё лето ему предстояло играть в Лос-Анджелесе, и он устроил так, чтобы мы с Питером провели каникулы вместе с ними.
Мы с комфортом разместились в величественном особняке, который Уильям Рэндольф Хёрст выстроил несколько лет назад для своей любовницы Мэрион Дэвис[13]. Из этого особняка сделали отель с мраморными колоннами, мозаичными полами, золочеными зеркалами, выложенным плиткой бассейном олимпийских размеров и пляжным клубом. Почти всё лето мы проболтались на пляже, отчасти удовольствия ради, а отчасти – потому что Сьюзен, жительница Нью-Йорка, не умела водить машину. Возможно, другая жена потребовала бы от папы нанять шофера, чтобы проводить больше времени в Беверли-хиллз и лечить нервы шопингом. Но не Сьюзен. Она развлекалась с нами. Вспоминая собственную незрелость в ее возрасте, я не могу этого понять, но так или иначе, ее двадцатидвухлетней душе хватало щедрости и мудрости на то, чтобы окружить нас с Питером заботой и стать нам матерью. Питер называл ее второй мамой.
В один прекрасный калифорнийский вечер, когда солнце начало краснеть и ласковый ветерок доносил до нас солоноватый аромат моря и морской травы, мы сидели с ней на мраморных ступенях лестницы, которая спускалась к бассейну, и вдруг она спросила, что я думаю о маминой смерти.
У меня перехватило дыхание. За всё это время – более чем за год – никто в разговоре со мной не поднимал вопрос о моей матери и уж тем более не интересовался моими переживаниями. С этого всё и началось. Но я никак не находила нужных слов. Мне так редко приходилось выражать словами свои чувства, что я стала эмоционально неграмотной. Я ответила, что не смогла тогда заплакать и что я узнала о мамином самоубийстве из глянцевого журнала. Она молчала, и довольно долго. Наверно, не знала, что сказать. Я бы в ее возрасте точно не знала, а она, помнится, высказала предположение, что нет худа без добра. Сейчас я удивляюсь, почему меня успокоило такое легкомысленное и вообще-то бессердечное отношение, но, когда я думала о маме, в моей голове царил такой сумбур, что это “нет худа без добра” стало для меня как бы инструкцией, дало мне ключ к пониманию произошедшего. Вероятно, Сьюзен знала, что мне необходим такой ключ.
Она была гибкая, с тонкими, точеными лодыжками и длинными “эльгрековскими” коленями. Она брала уроки у знаменитого хореографа Кэтрин Данэм, танец много значил для нее. Сьюзен часто кружилась по комнате или танцевала ча-ча-ча с воображаемым партнером, напевая бродвейские мелодии, ее длинные, до пояса, волосы развевались – это выглядело восхитительно. Иногда она пела в стиле ду-воп (рок-н-ролл) под джазовые пластинки и потрясающе танцевала джиттербаг, закрыв глаза, пощелкивая пальцами и потряхивая головой. Потом я шла к себе в комнату и пыталась воспроизвести ее движения. Я всё время ей подражала. Если я смогу стать такой, как она, может, папа будет больше меня любить.