Вскормленные льдами - стр. 23
Шпаковский опустил голову и на мгновение прервался – тягучий комок изжоги провалился обратно, двигая кадык… Затем продолжил:
– А потом я бил, бил… по голове. Топтал, топтал, пока его голова… бля-я… глянул и не поверил, что череп можно так сплющить. Не знаю, что на меня нашло. Осатанел за бельмом ярости.
– Когда у тебя пытаются отобрать жизнь, отвечаешь тем же. И более. Потому что есть оправдание, – пожалел, понимая капитан.
– А он шёл на меня именно прикончить. Там всё – в глазах в полумраке, как в прицелах. И нож он держал, прижав к бедру, как профи.
– Урка, – вспомнил Черто́в. Накануне, после попытки взлома контейнера, он просматривал досье экипажа и наткнулся на одного типа. Был у того один пунктик…
– Урка, – повторил капитан, – брат у него сидел. Только это он и есть тот брат. Он по его документам прошёл.
Шпаковский отстранённо кивнул, словно это уже не имело значения:
– Знаешь, я же себя всё крутым мужиком считал. А чтоб вот так своими руками… ногами убить…
– Где он?
Помощник почти уронил руку, показывая вниз.
– В трюме?
Тот отрицательно покачал головой:
– На дне. У леера всё было. Там наледь… так и скользило, – скривился, как отпрянул. – Всё это… Надо бы пойти, посмотреть. Там кровь наверняка осталась. Хорошо хоть, что у нас всё покрашено цветом таким. Сразу и не заметишь. А там смоем и…
– Э-э-э, нет, брат. Завтра собирать экипаж, свободных от вахты. Надо народ вразумить и объяснить. Если у нас тут такие типажи попадаются… А ты давай спать. Чтоб завтра цепным псом выглядел. Чтоб прониклись, что будет с дураками и иудами.
Санкт-Петербург
Изменяться это хорошо. Но, даже перестав изменяться, это тоже – измениться.
Пресса. Наверное, больше всего бесновалась пресса. Потому что это было то, что выступало открыто и публично. Остальные – исподволь.
В арктической авантюре обвиняли Морской штаб, Морское министерство с высшими начальниками, обзывая адмиралов «самотопами» и как там ещё было можно не стесняясь. Однако, не тыкая пальцем конкретно в «царя-батюшку» (побаивались), но в контексте это угадывалось так явно, что, читая очередную статью-опус, император приходил в состояние глубокого и беспомощного расстройства.
– Даже зная, что наши якобы промахи всего лишь фальсификация, дабы запутать противника, – говорил он Ширинкину, – я не ожидал, что будет так неприятно выглядеть полным… извините, идиотом.
И уже раздражённо бросив пачку газет на столик, самодержец не сдержался:
– А некоторые из этих писак порой переходят все границы! Цитирую: «безволие, доверчивость, глупость…» – и это с явным намёком на мою персону!