Все-все-все и Мураками - стр. 15
У меня едва челюсть не отвалилась, когда, открыв дверь, вместо Анжелки я увидела Дани– ила Полюшко. У меня язык буквально завернулся внутрь рта. Я смогла только «мым-м» произнести. Явление Христа медведю какое-то. Прямо как у Михаила Юрьевича: «Сквозь дым летучий французы ринулись, как тучи…»
Даниил Полюшко – не француз, он – питерский поэт, их дальний родственник по матери. Приезжает к ним, как бог на душу положит: может то по два раза в месяц, а может и по полгода носа не казать. Причудливый такой человек, очень специфический, на любителя. Лучший Витькин друг считается (если у таких людей в принципе возможны простые человеческие отношения).
Они оба немного типа с Марса или с другой какой планеты – мало у них простого. Я думаю, это как раз для гениев характерно. Отсутствие человеческого. Вот он, стоит на пороге – во всем черном, в черном пиджаке, черной застиранной майке, черных брюках не от пиджака, черных носках и в черных резиновых сланцах, с клетчатым чемоданчиком и цветастой авоськой (наверное, для акцента).
Он даже не удивился, увидев меня вместо хозяев. Просто закатил глаза и пафосно произнес:
Вот вам и Полюшко! Это же кусок из цикла Шуберта «Зимний путь».
Никогда бы не подумала, что он слушает Шуберта. Мало того, знает стихи наизусть. Видимо, эта домашняя заготовка предназначалась для Виктора. Так сказать, чтобы сразу того поэзией подавить.
Я давно уже заметила, что у них с Виктором что-то вроде соревнования: кто кого гениальней типа. Но это так, не впрямую. Это на каких-то таких тонких планах, что сразу не ловится. Но сто пудов, это есть! Они в простоте не общаются, они общаются на особом, не понятном людям уровне. Один на одном языке, другой – абсолютно на другом, причем одновременно совершенно о разных вещах. Иногда, правда, эти языки соприкасаются друг с другом, но редко. Мне кажется, что Витька – единственный человек на свете, которого Полюшко воспринимает с элементом некоего уважения.
Вот стоит на пороге эдакий псивый Гамлет, такой скиталец, и глаза закатывает. Не молодой уже совсем. Старый мальчик.
Да, постарел. Кожа какая-то бурая, под глазами морщины, на висках седина, пузо уже свешивается над штанишками…
Я, как в ансамбле «Березка», лишь рукой развела – проходи, мол. Дверь закрыла за ним, настроение упало. Пошел на кухню, я – за ним. Захотелось понаблюдать за этой встречей на Эльбе со стороны.