Всё сложно - стр. 26
Ко мне подошла русская уборщица, которой я часто помогала разбираться с бумагами и счетами. Увидев тест и мое лицо, она сказала:
– Все ведь можно исправить, ты же совсем молоденькая.
– Мне тридцать пять лет, – ответила я.
– Что ты говоришь? Я думала тебе года двадцать три.
И я пошла звонить маме, а потом писать Карин.
О том, что у Давида есть дочь, я сообщила ему, когда ей было уже два месяца и она смотрела на меня из колыбельки своими озорными карими, так похожими на мои глазами. На самом деле я не хотела говорить Давиду, что беременна от него. Я собиралась растить ее одна. Но я все же не могла отделаться от мыслей о том, что же отвечу ей, когда она спросит, кто ее отец. Я жила тогда в очаровательной рамат-ганской квартире с садиком, в саду стояла колыбелька с малышкой, в кроватке играли тени листвы и лучи пробивающегося сквозь листву солнца, и я никогда еще не была так счастлива. Я уже в который раз обсуждала эту деликатную проблему с мамой, и она мне сказала:
– Слушай, ну просто позвони ему и скажи.
И вот я, вдохнув побольше воздуха, набрала его номер.
– Алло, – послышался его слегка надтреснутый голос.
– Привет, это Юля. Помнишь меня?
– Да, привет! Как у тебя дела? – обрадовался он. По голосу было слышно, что он не прочь снова встретиться.
– Дела у меня очень хорошо. Я вот звоню тебе сказать, что у меня дочка от тебя и ей уже два месяца.
– Что? Ты шутишь?
– Да нет, совсем нет.
– И чего это вдруг ты сейчас вспомнила, что нужно мне об этом рассказать?
– Да вот так… Думала, как скажу ребенку о том, кто ее отец, и решила, что не буду ей врать, а тогда надо и тебе сказать. Но ты поступай, как знаешь, мне от тебя ничего не нужно.
– Ничего себе!
– Ты предпочел бы этого не знать?
– Ну да.
– Ну так забудь об этом.
– Как же я теперь об этом забуду?
– Да мне какая разница? Выкури еще пару косяков и забудешь. – Он был жутким обсадком, и мы все время из-за этого ругались, пока встречались.
– Погоди, а это ты недавно прошла мимо меня в Тель-Авиве и не поздоровалась даже?
– Я была с коляской?
– Нет.
– Я была на девятом месяце?
– Нет.
– Ну тогда, видимо, не я. Ладно… Пока.
– Подожди, как ты ее назвала?
– Роми.
– Классное имя, я помню, что ты так хотела назвать свою дочь. Я могу тебе позвонить потом?
– Как хочешь.
Через дня два к нему, видимо, вернулся дар речи, и он позвонил мне и спросил, может ли приехать. Они с Роми сразу полюбили друг друга, она как раз начала улыбаться и была очень на него похожа. И с тех пор Давид – Ромин папа. Папа он неплохой, но, наверное, 85 процентов родительства всегда были на мне и материально, и физически, и морально. Давид забирал Роми к себе два раза в неделю без ночевки и давал мне на нее небольшую сумму. Когда она подросла, он стал возить ее на выходные к Сандрин. Пока Роми была совсем малышкой, мы вместе ездили к Сандрин и вполне картинно проводили время на лужайке возле ее большого деревенского дома, но Давид совсем не общался со мной, и я чувствовала себя суррогатной матерью. Он был мастером пассивной агрессии: мог целый час сидеть в машине не проронив ни слова, как будто я была бесплатным таксистом, который живет на свете только для того, чтобы возить его самого и ребенка к его матери. Ну да, мы ездили на моей машине, которую вела я, у него не было ни машины, ни водительских прав.