Всё Начинается с Детства - стр. 28
Отец плохо переносил жару. Астматикам в сухую погоду обычно легче дышится, а он задыхался. Ослабел, даже не мог ходить. Его снова забрали в больницу.
А так как перед этим отец успел поругаться с бабкой Лизой, началась старая история: мишенью, в которую летели все стрелы, оказалась мама…
– Эй, старогородская! – презрительно окликал ее «интеллигент» дядя Миша. – Снимите-ка себе другую квартиру. Я ваше жилье готов оплачивать.
Мама в ответ только сжимала плечи. Она и сама готова была уехать хоть на край света. Но куда? Как?
В больнице отцу стало полегче. И однажды во время обхода, увидев маму, врачиха, очень довольная, сказала ей:
– Ну, дело пошло на поправку. Можно забирать домой.
Она ожидала, наверно, обычного маминого: «О, как я рада! Спасибо, доктор!» Но мама сказала каким-то не своим, резким, решительным голосом:
– Мне некуда его забирать!
– Как это некуда? – удивилась врачиха.
– У нас аварийная квартира. Мы живем в палатке, во дворе у родителей.
Тут удивился я. В какой это палатке мы живем? К счастью, я не спросил этого.
– Почему же не у родителей? – спросила врачиха.
И мама ответила, теперь уже своим голосом, теперь уже правду:
– Кому он нужен больной? Они от него отказались.
Я поглядел на отца. Он низко опустил голову и не вмешивался в разговор. Да и что он мог сказать? Он знал, что мама права: уезжать надо во что бы то ни стало.
– Хорошо, – помолчав, сказала врачиха. – Вызывайте комиссию. Справку принесите сюда. Будем думать, что делать дальше.
Из больницы мы поехали к Туркменскому базару, и мама подала заявку на инспекцию квартиры.
А потом мы отправились домой, и я все думал, что сейчас увижу палатку, о которой говорила мама. Но палатки во дворе не оказалось.
Я остался поиграть возле летнего душа. Этот большой желтый бак наполняли из шланга, подключенного к водопроводу. Кроме душа, в баке был и кран внизу. Он плохо закрывался, под ним всегда была лужица, очень полезная, по моему мнению: из нее и голуби часто пили воду, и для игры вода могла пригодиться.
Я с удовольствием возился возле лужицы, и вдруг услышал равномерные глухие удары. Бум-м… Бум-мм… Бумм-мм… Они становились все сильнее, слышались все чаще. И звучали они за нашей дверью. В испуге я бросился в дом. Распахнул дверь. Удары – они были теперь очень громкими – доносились из спальни. Я заглянул туда.
Мама, моя мама стояла ногами на кровати и, взмахивая топором, который она держала в обеих руках, раскачиваясь всем телом, колотила им по стене…
Вернее, это была не она, не мама, а кто-то совсем другой. Моя мама всегда была доброй, нежной, тихой. А та, что так яростно била топором по стене, была злой, страшной, опасной. И, голосом, не похожим на мамин, продолжая неистово рубить стену, взлохмаченная, осыпанная штукатуркой, она твердила, как какое-то заклинание: