Время Сигизмунда - стр. 48
– Ну, это и молодому ещё горше не хочется.
– Старый предпочитает спокойствие, – сказал Лагус, – человеку уже не в Венгрию ходить, а лучше под костёлом лежать с протянутой рукой. Не сегодня-завтра затянутся мои раны, которые оставили на моих ногах лютик и волчье лыко, только и сыплется милостыня и без Венгрии. Что же это за ребёнок, пане ребе?
– Что тебе об этом знать? Я тебе на руки отдам, а ты, как бывало, коня поведёшь.
– Много ему лет? – спросил Лагус, глядя в глаза еврею.
– Ну, ребёнок… четырнадцати-пятнадцати лет.
– И болтает мне о ребёнке! Это юноша.
– Юноша и ребёнок – всё одно.
– Ребёнка на руках понесёшь, а такого хлопца как вести?
– О! Ва! За руку, а хоть бы связав.
– Тогда люди увидят.
– Какой ты глупый, Лагус, – сказал еврей, отворачиваясь, – он должен пойти с тобой по доброй воле.
– Ну, тогда зачем же его вести?
– Один он не сможет, – сказал Хахнгольд насмешливо.
– А захочет ли он пойти добровольно?
– Я научу тебя, что ты должен говорить.
– И какая же за это плата?
– Плата? Ну, ну… как отведёшь, тогда поторгуемся.
Лагус покивал головой.
– Конечно! Ты во всём такой мудрый, а я не во всём глупый.
– Во-первых, примишься ли ты за это?
– Почему нет? Но это смотря какая оплата. Потому что, видите, я такой, что и, сидя на месте, клянчу, во-вторых, что я теперь себе ноги покалечил, это должно до дороги зажить, а потом, вернувшись, калечить снова, наконец и работа, и хитрость что-то стоят. Нужно хорошо поторговаться и деньги на руку.
– А кто мне за тебя поручится? – спросил еврей.
– А мне за тебя кто? – отвечал Лагус.
– Ты что, не знаешь, кто я такой, и где бываю, и с кем имею дела. Разве ты не знаешь меня?
– А кто тебя знает, кто ты такой?
Еврей нетерпеливо сплюнул.
Наступила минута молчания.
– Ну, хочешь ты или не хочешь? – спросил еврей.
– Хочу, я тебе говорю, что хочу, но так, как я сказал, соглашение и деньги вперёд.
– Посмотрим, – сказал Хахнгольд и быстро ушёл.
Дед постоял минуту на месте, подумал, посмотрел на еврея, потом вернулся назад в шинку, кивая головой.
Агата, которая из-за угла подслушала весь разговор кампсора с Лагусом, ни на минуту не сомневалась, что речь была о сироте Мацке. Побледнев от страха, она хотела сразу бежать к нему, но, не зная, где его искать, должна была с отчаянием в сердце остаться. Села на улице и плакала.
Еврей тем временем бежал к бурсе, сениорем которой был пан Пудловский, тот таинственный человек, которого мы видели в начале этого романа. Он проскользнул под домами как тень и в сером сумраке добежал до его двери, как всегда закрытой на замок. Прежде чем потянуть за козью лапку, кампсор обернулся, желая спросить о сениоре озорных жаков, и первый, кто ему попался на глаза, был Мацек, сидевший с книжкой в руке на лестнице.