Времена года - стр. 14

– Родуня32 ж ты моя.

С того дня снёс Евсей в низы33 бутыли с чихирем, и больше Глаша не видела его пьяным.

***

Она в очередной раз замахнулась, нагнулась, опустила молотилку и получила сильный пинок под зад.

– Спаси Христос! – выронила цеп и стала заваливаться вперед. Крепкие руки больно подхватили под живот и кинули через узкий проход на сено. Глаша перевернулась на спину и увидела перед собой свёкра.

– Батяня, вы шо?!

Кровь застучала в висках.

– «Шо, шо», – передразнил Демид, сдёрнул кушак и стянул порты: – Раздвигай ляжки, Глашка!

– Не губите! – она попыталась отползти назад.

– Мовчи, дура! – Демид скомканным кушаком наспех заткнул Глаше рот. Она замычала. Замотала головой. Свёкор наклонился, схватил обе Глашины юбки и задрал ей на голову. В глазах померкло. Горло сжало удавкой. Демид обозом навалился сверху, больно придавив к земле.

Внезапно тяжесть ушла. Глаша боялась пошевелиться. Она вслушивалась в громкое сопение и обмирала от страха.

– Ну, буде с табя на сегодня, – Демид резко сдернул юбки с головы Глаши и взялся рукой за кушак: – Сболтнёшь кому, башку сверну, как ку́ре.

Он оправил порты, подвязался кушаком и вышёл вон.

Глаша не помнила, сколько времени прошло, прежде чем она встала. В узкие продухи34 заглянуло солнце. Внезапно стало зябко. Затрясло. Вдруг руки́ коснулось что-то тёплое и мягкое. Глаша привстала:

– Тю…ня, – погладила кутёнка. Внутри заскребло. К глазам подступили слезы.

– Гла-а-аша! – издалека раздался голос Игната.

Она медленно поднялась, отряхнула юбки и, едва переставляя ноги, вышла во двор. Не глядя по сторонам, шла к куреню, прислушиваясь к голосам.

У крыльца стоял свёкор:

– Ленивую ты за себя бабу взял: Глашка-то твоя полдня на сеновале нежилася! – раскатисто гаркнул он и ощерился.

Глаша вздрогнула, остановилась. Машинально провела рукой по голове – пальцы кольнуло, к ногам посыпались соломинки. Игнат смотрел исподлобья:

– Ступай: маманя кликала.

Днём октябрьское солнце жарило, но чудился в этом обман. Ночи холодили. Поутру по степи тянулся сырой туман, пряча русло Дона под сизой мглою.

На именины у Демида гулял весь хутор. Хотя Пелагея к осени поднялась, Глаша по-прежнему суетилась по дому одна: подносила блюда с блинами-пирогами, подливала чихирю, подавала студень и уху. Сама на еду смотреть не могла: третью неделю от съестных запахов воротило.

Демид восседал во главе длинного стола. Покручивал усы. Тянул ручищу с чаркой к каждому гостю по очереди. В ответ на хвалебные речи изрекал скупое:

– Добре, добре.

Евсей раздухарился, нахваливая дочь, и всё порывался усадить её рядом с собой: