Вранье - стр. 31
– Алекс, манишма?
– Бэсэдэр, спасибо.
– Как работается на новом месте?
– Нормально. Но лучше уж опять на старом.
– Да вы что?! Неужто Иерусалим не понравился?
– Очень понравился. Но не для работы.
– А для чего?
Шура разозлился, но не от самого вопроса, а от тона, с которым он был задан. Этот Аркадий еще смел над ним издеваться. Привык работать с определенным контингентом, с бесправными и никчемными людишками, которым некуда больше податься, и думает, что все такие.
– Я, наверное, неправильно выразился. К городу у меня претензий нет.
Аркадий громко расхохотался. Шура слушал смех и молчал.
– Ну, слава богу! В общем, завтра вы на том же месте.
– В смысле, в Натании?
– Нет, в этом же садике. Я звоню, чтобы вас вечером не беспокоить, а то приедете, устанете. Так что завтра в четыре вас заберет подвозка.
– Подождите, как это опять? Вы же сказали, что это на один день.
– Когда я такое говорил? Я что-то не понимаю, вам работа нужна?
– Нужна.
– Ну, тогда какие претензии? Знаете, Алекс, тут свои правила на работе не диктуют. Если, конечно, хотят продержаться. А если не хотите, так и скажите. Все, счастливо, бай!
Шура спал, и ему снилось что-то тревожное, и еще он помнил, что надо обязательно разлепить глаза на въезде в город. И он действительно проснулся в самом начале подъема и опять затаил дыхание, но вчерашнего чуда не случилось, сколько он ни озирался. Они также ехали по серпантину, и белые бесконечные стены обволакивали со всех сторон. Вокруг мчались машины, а сам он сидел в одной из них, рядом со вчерашним сонным мужичком, и все было обыденно, и не было ничего впереди.
Впервые за долгое время Шура работал спокойно. Так с ним всегда бывало после принятого решения. За последнюю неделю он сменил три разных садика в Иерусалиме. Стоял на посту и оттачивал предстоящий диалог с Аркадием. Приводил доводы, сам себя опровергал, злился и под конец дня чувствовал себя абсолютно разбитым. А наутро плелся на угол, где его подбирала та же машина и везла в Иерусалим.
Накануне вечером позвонила мама. Шура весело рассказывал об ульпане, о публике, с которой коммунизм не построишь, на ходу сочинял смешные случаи. Получалось очень правдоподобно. Мама осторожно спросила:
– Шуренька, может, не стоило ехать?
– Мам, ну, опять ты за свое! Ну, что я могу сейчас сказать?! Я же еще ничего не понял!
– Ну почему ты раздражаешься? Я тоже хочу понять. Ведь еще ничего не поздно, правда?
– Правда, мама, правда! Но я никуда возвращаться не собираюсь!
– А я тебе ничего не говорю.
Помолчали.
– Шура, ты чего-то недоговариваешь…