Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры

 О Г. В. Сегалине: [Соркин 1992: 4–5; Сироткина 1995: 18–22].

 См. также посмертно опубликованную работу генетика В. П. Эфроимсона («Предпосылки гениальности (биосоциальные факторы повышенной умственной деятельности») [Эфроимсон 1997; Эфроимсон 1998], посвященную патографиям «выдающихся подагриков».

 См., напр.: [Schenk 1965; Bürgel 1975; Müller 1991].

 Цит. по: http://www.bartleby.com/61.

 Напр.: [Hawkins 1998 (2-е изд. – 2002 г.)].

 См., напр., определение патографии в лекционных курсах в College Nursing, University of Tennessee (Memphis): Method for Understanding Patients’ Health Care Experiences. См. также: [Гуревич 1981: 93–96].

 См. также статьи в сб.: [Stories and their Limits 1998].

 См. также собственные исследования Р. Портера в сфере «литературной» истории медицины: [Porter, Roberts 1993; Porter, Rousseau 2000].

 Первое русскоязычное издание «Афоризмов» Гиппократа готовилось к печати, по некоторым сведениям, по распоряжению Петра, но по каким-то причинам не состоялось [Голиков 1840: 330–338; Куприянов 1872: 10). Позднее этика Гиппократа стала темой специального рассмотрения в сочинении Иоганна Фридриха Эразмуса «Слово о нынешнем состоянии врачебной науки в России, сравнивая оное с законом Иппократовым, в публичном собрании Имп. Моск. Университета… говоренное 22 дня, 1768 года» [Эразмус 1768]. В 1813 г. М. Мудров по случаю реорганизации медицинского факультета Московского университета произносит «Слово о благочестии и нравственных качествах Гиппократова врача» [Мудров 1814]. В последние годы хрестоматийный текст «клятвы Гиппократа» все чаще критикуется на предмет его соответствия возможностям медицины и требованиям врачебной этики. В 2002 г. ряд ведущих медицинских организаций Европы и США (ABIM Foundation, ACPBASIM Foundation, European Federation of Internal Medicine) заявили о необходимости принятия общеврачебной хартии, учитывающей достижения современной медицины и не содержащей устаревших, по их мнению, положений «гиппократовского» текста о недопустимости абортов и разграничении функций врача-терапевта и хирурга (определяемых обязательством не «делать сечения страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом»). О проекте новой врачебной хартии и полемике вокруг него: [Lancet 2002: Vol. 359, 520–522; Dalrymple 2002].

 См. также: [Lupton 1994: 89–90, 105–106].

 По мнению Валери Хадкасл, само определение того, что есть боль, с психологической точки зрения весьма проблематично, поскольку строится на основании разных и часто противоречащих друг другу критериев оценки (оценки самих пациентов, врачей, диагностических и медикаментозных тестов и т. д.) [Hardcastle 1999]. Специалисты в области психосоматики отмечают, что в привычной социально-культурной среде человек оказывается гораздо более устойчив к физическим раздражителям, чем тот, для кого эта среда является чужой. В последнем случае срабатывает «биологический механизм защиты» (note-biam-mechanism, в терминологии Е. Френцель-Бронсвик), заставляющий человека с бо́льшим вниманием относиться к телесному дискомфорту [Хабибуллин 2000: 89]. Восприимчивость к боли обнаруживает при этом ситуационную, культурную и, сооответственно, «этнологическую» дистрибуцию [Browne 1988: 40]. См. также: [Rey 1995: 40]. О репрезентации боли в искусстве и литературе: [Morris 1991; Elkins 1999].

 См. также: [Moulin 1974: 540–570].

 Обращение к Христу как к врачу становится привычным уже у святого Ефрема Сирина, напр.: «О великий Врач, пришедший исцелить болезни и немощи бедного Адамова рода обильными щедротами своей благодати» [Ефрем Сирин 1891: 15]. О широкой популярности образа Христа-аптекаря в европейской (преимущественно в немецкой) культуре см.: [Krafft 2001].

 Об отношении Ницше к медицине и роли медицинского дискурса в его философии: [Käser 1998: 179–207].

 Так, напр., у А. П. Сумарокова: «Великой был он врач, а врачевать не знал. / С пустою головой имел он полны руки. / За что ж он слыл врачом? За то, что много врал» («Здесь доктор погребен врачебныя науки»).

 К концу XVIII в. традиционная топика соответствующих уподоблений будет обыгрываться в распространении книжных и журнальных заглавий (напр.: «Лекарство от скуки и забот»).

 Критическое уточнение аргументации Дэвида Харли: [Crozier 2000: 536–542].

 О нарративных стратегиях, репрезентирующих коммуникацию «врач – пациент», см. ценное исследование: [Hunter 1991].

 Весь второй том – библиография вопроса с 1800 по 1995 г.

 Прежде всего – на страницах периодических изданий: «Literature and Medicine» (издается с 1982 г.), «Journal of Medicine Humanities», «Journal of Medical Ethics», «Bulletin of the History of Medicine», «Social History of Medicine».

 О многообразии определений понятия «литература»: [Компаньон 2001: 34–35]. О возможностях расширительного понимания термина «фольклор» (и предмета фольклористики): [Богданов 2001].

 Этого мнения придерживается, напр., Екатерина Неклюдова, автор содержательного (пока не опубликованного) обзора исследовательской продукции в области «literature and medicine»: «„Воскрешение Аполлона“: literature and medicine – генезис, история, методология» [Неклюдова 2001]. (Пользуюсь случаем поблагодарить автора за предоставленную машинопись ее статьи.)

 О выделении двух этапов в развитии научной медицины: [Щепин и др. 1983; 65–71]. Об объектно-ориентированном подходе (лечится не человек, но болезнь): [Билибин, Царегородцев 1970: 87 и след]. Современная «гуманизация» медицинской профессии видится возвращением к традициям гиппократиков и преодолении «теории болезни» (disease theory): [Cassel 1991]. Переход «от центрированной на болезни медицины к медицине, центрированной на пациенте» последовательно пропагандируется, в частности, сторонниками Международной Балинтовской федерации (президент федерации Джек Норел (Norell) – один из авторов получившей широкую известность книги «Шесть минут для пациента»).

 Эрвин Аккеркнехт полагал, что выделение соответствующих этапов служит ключом к эпистемологическому статусу и этическому облику самой медицинской профессии в Европе: в конце эпохи Просвещения традиционная «медицина у постели» (bedside medicine) уступает место «госпитальной медицине» (hospital medicine), а затем, в середине XIX в., сменяется «лабораторной медициной» (laboratory medicine), остающейся доминирующей по сей день [Ackerknecht 1967: VII–XI]. См. также статьи в сб.: [Laboratory Revolution 1992].

 Андревич – псевдоним Е. А. Соловьева.

 См. также: [Белянин 1996b].

 «Психолингвистический анализ литературы показывает, что <…> бо́льшая часть русской классической литературы оказывается „печальной“». Картина мира, вербализованная в них, близка мироощущению депрессивной личности». Основанием для подобных утверждений автору служит «библиопсихологический закон Геннекена – Рубакина», согласно которому «почитатели произведения обладают личностными характеристиками, аналогичными характеристикам любимого ими писателя» [Белянин 1983]. Ср.: [Касьянова 1994]. Ссылаясь на итоги социопсихологического тестирования современных российских респондентов методами так называемого многофакторного личностного опроса (MMPI), автор этого исследования утверждает, в частности, что на уровне «социальных архетипов» человек русской культуры представляет собой эпилептоидный (циклоидный) генотип [Касьянова 1994: 130–131 и след.].

 См. также: [Lefebvre 1990: 39–42].

 Критическая рец.: [Ярская-Смирнова 2000].

 См., напр.: [Brooks 1985; Eklof 1986].

 Подробнее об этом: [Богданов 2001].

 См. здесь же тонкий разбор концепций «ритуально-мифологического» литературоведения и «новой критики» [Мелетинский 2000: 100–121].

 Цит. по публикации: [Веселова 1998: 364].

 Ср.: [Barloewen 1996: 9–91; Ethnik Variations 1993].

 Ср.: [Leitch 1988: 404; Изер 2001: 188–191].

 «В некоей беседе говорили, что докторы ни к чему [не] годны. Тогда один стряпчий сказал: неправда, они по крайней мере надобны для убавки многолюдства. Но я, не защищая себя, скажу, – врач молвил, – что на меня никто не жалуется. Статься может, – повторил сутяга; ибо ты своих соперников отправил на тот свет» [Курганов 1793: Ч. 1, 144].

 Таковы же эпиграммы Василия Майкова (1772) «Петр, будучи врачом, зла много приключил: / Он множество людей до смерти залечил» и т. д. [Майков 1966: 286], Михаила Хераскова: «Поветрие, война опустошают свет, / А более всего рецепты да ланцет» [Муза пламенной сатиры 1988: 101]. Аналогичные примеры сатирического изображения врачей см.: [Покровский 1907].

 См., напр., остающиеся в репертуаре балаганных представлений вплоть до конца XIX в. «Голландский лекарь и добрый аптекарь», «Доктор и больной», а также образы врачей в пьесах «Петрушка», «Царь Максимилиан» (многочисленные примеры: [Русская народная драма 1953]). Негативный образ врача доминирует и в фольклорных паремиях: [Иллюстров 1904: 308].

 Столь же неразговорчив немец-врач в поэме «Бова» 15-летнего Пушкина: «Ко лбу приставя тщательно, / Лекарь славный, Эскулапа внук, / Эзельдорф, обритый шваб, зевал, / Табакеркою поскрипывал, / Но молчал – своей премудрости / Он пред всеми не показывал» [Пушкин 1937–1949: Т. 1, 66]. С. М. Громбах напоминает и о говорящей фамилии пушкинского врача – «Ослиное село» [Громбах 1989: 15].

 Цит. по: [Марлинский 1976: 288, 290, 292, 294].

 Ср.: [Grecco 1980: 3–10; Ponomareff 1987: 185].

 К истории вопроса см.: [Левенталь 1916]. В послереволюционные годы на отмене врачебной тайны настаивал наркомздрав Н. А. Семашко [Вересаев 1985: 217–218]. В эти же годы предлагалось заменить понятия «(мед)сестра» и «сестра милосердия» понятиями «помврача», «замврача», «медтехник» [Николаев 1932: 40].

 См. также: [Тишков 1987: 277–313; Soloviev 1995: 20–23]. О философии биокосмизма см. замечательную работу: [Hagemeister 2003: 237–284].

 Пекарский цитирует анонимную брошюру «Relation von dem gegenwartigen Zustande des Moscowitischen Reichs», изданную во Франкфурте в 1706 г. По мнению Пекарского, в написании этой книжки (послужившей впоследствии источником многочисленных европейских сочинений о России) участвовал один из сподвижников Петра, «учено-литературный агент русского правительства» барон Генрих фон Гюйссен.

 «Кто есть царь и кто тиран, хощеши ли знати, / Аристотеля книги потщися читати. / Он разнствие обою сие полагает: / Царь подданным прибытков ищет и желает, / Тиран паки прижитий всяко ищет себе, / О гражданстей ни мало печален потребе» и т. д. [Симеон Полоцкий 1953: 15–16]. О карьере Симеона Полоцкого при дворе Алексея Михайловича и его роли в интеллектуальном окружении Софьи см.: [Флоровский 1937: 75–78, 80–81].

 Список «Политики» значился в конфискованной библиотеке фаворита царевны Софьи Василия Голицына, влияние которого на юного Петра не подлежит сомнению [Hughes 1990: 170].

 «Занеже Аристотель о утверждении царств и о прочей всей политике лепо и совершенно рассуждает» [Крижанич 1865: 17]. См. также: [Крижанич 1965].

 В афористическом прочтении стих Ювенала перефразировался и допускал различное прочтение уже в Античности: [Juvenal 1962: 487 (примеры из Петрония (88), Сенеки (Письма 10, 4), Горация (Песни I: 31, 17–19))]. В европейской литературе, предшествующей эпохе Петра, X сатира, по мнению Винклера, пользовалась наибольшей известностью [Juvenal in English 2001: XLIV]. Джон Локк в «Мыслях о воспитании» (1693) сочтет интересующую нас строку из X сатиры за «полное описание счастливого состояния в этом мире» [Локк 1988: 412]. В 1749 г. под заглавием «Тщета человеческих желаний» («The Vanity of Human Wishes») ее переложит Сэмюэл Джонсон. См. также комментарий Джона Фергюссона к изд.: [Juvenal 1979: 254–255, 275].

 См. также: [Звонарева 1988: 244]

 Пекарский пересказывает историю посещения Петром Рюйша по сочинению голландского историка Я. Схельтемы [Scheltema 1817–1819], используя, возможно, французский перевод [Scheltema 1842: 127]. Позднее его повторят С. М. Соловьев в «Истории России» («В кабинете Рюйша он так увлекся, что поцеловал отлично приготовленный труп ребенка, который улыбался как живой») [Соловьев 1991: 535. Т. 13/14] и В. О. Ключевский в «Лекциях» («Увидев в <…> анатомическом кабинете превосходно препарированный труп ребенка, который улыбался как живой, не утерпел и поцеловал его») [Ключевский 1958: 24]. По мнению ряда исследователей, знакомство Петра с Рюйшем и посещение его кабинета относится к 1698 г. Схельтема, однако, относит начало многократных визитов Петра к Рюйшу к осени 1697 г. О том же косвенным образом свидетельствуют приходо-расходные документы Великого посольства, согласно которым уже на первой неделе 1698 г. «дохтору Рюйшу, который казал анатомию» были поднесены в дар соболя: «пара в 10 руб., две пары по 8 руб.» [Богословский 1946: 174, 295]. Благодаря Соловьеву и Ключевскому, а также появлению русского перевода А. С. Лацинского [Схельтема 1916: 211], сцена с Петром, целующим бальзамированный труп ребенка, станет популярной в исторической беллетристике: в «Восковой персоне» Ю. Тынянова (в первом издании романа: 1931), в «Петре Первом» А. Н. Толстого. Аркадий Блюмбаум, проследивший историю этого сюжета, отмечает его дискурсивную связь еще с одним «некрофилическим» сюжетом – о Петре, целующем отрубленную голову красавицы Марии Гамильтон [Блюмбаум 2001: 165–166, примеч. 55]. Стоит добавить, что голова Гамильтон была заспиртована и до 1780-х гг. хранилась среди анатомических экспонатов Кунсткамеры [Семевский 1883: 261–264].

 О спорном вкладе Бургаве в клиническую медицину и физиологию (в частности, о разработанной им ятрохимической концепции в объяснении физиологических явлений) см.: [Lindeboom 1968; Beukers 1987/1988: 139–152]. Авторитет Бургаве у современников был во всяком случае исключительно велик, а лекции ученого привлекали в Лейден визитеров со всей Европы: [Smith 1999: 421–461]. В 1730 г. Бургаве было предложено место архиатра Российской империи, но ученый предпочел остаться в Голландии. См.: Бекасова А. В. Academia Lugduno Batava Libertatis и Россия (из истории русско-голландских научных связей в XVIII в.).

 Жан Меерман, автор книги «Discours sur le premier voyage de Pierre le Grand principalement en Hollande» (Paris, 1812), пересказывает тот же анекдот с характерным дополнением: «Увидев вдруг, что некоторые из его русских спутников почувствовали отвращение к такому противному предмету, он приказал каждому из них зубами оторвать по мускулу от этого мертвого тела и посоветовал им постараться приучить себя к таким вещам, которые могли бы совершенно некстати казаться им противными» (цит. по русскому переводу в: [Веневитинов 1897: 136]).

 В «Подлинных анекдотах о Петре Великом, слышанных из уст знатных особ в Москве и Санкт-Петербурге» (1785) профессор словесности и поэзии Санкт-Петербургской академии наук Якоб Штелин (1709–1785) пересказывает (со слов кухмистра царя Я. Фельтена) историю с удалением зуба у жены камердинера царя А. П. Полубоярова, наказавшего тем самым свою супругу за распутное поведение [Stählin 1785: 206 ff]. На одной из гравюр Даниеля Ходовецкого, приложенных к этому изданию, Петр изображен в роли стоматолога, вырывающего зуб у галантной дамы. А. О. Корнилович, автор любопытных статей о Петре, публиковавшихся в 1824–1825 гг. в альманахе «Русская старина», утверждал, что в «Музеуме императорской Академии наук» «еще и теперь хранится» «целый мешок зубов, вырванных самим государем» [Корнилович 1857: 163]. В настоящее время в собрании Кунсткамеры имеется коробка с зубами, удаленными Петром у разных лиц, а в мемориальном собрании Кабинета Петра Великого – принадлежавшие царю стоматологические инструменты [Петр и Голландия 1996: 157. Ил. 239, 265].

 Первые ученики Госпитальной школы, которую возглавил голландец Николай Бидлоо, пользовались составленным им «Наставлением для изучающих хирургию в анатомическом театре» – вероятно, самым первым учебным пособием по анатомированию, появившимся в России. О роли Бидлоо в истории отечественной медицины: [История Московского военного госпиталя 1907: 69–160; Верхратский 1970: 86 и след.; Оборин 1979: 375–480].

 Об Арескине: [Лебедева 1983: 98–105]. В первый год своей поездки за границу Петр призвал на русскую службу 57 врачей, среди которых преобладали немцы, французы (по 14 человек) и голландцы (12). К концу петровского правления в Россию приехали около 150 иностранных медиков [Самойлов 1997: 26]. Об иностранцах, приехавших в Россию в ходе петровского правления, и в частности о врачах: [Ковригина 1998: 232–296. Cross 1997].

 О мифе как о дискурсе с «неопределенной степенью достоверности» (на античном материале) см.: [Панченко 1988. Ч. 1: 168; 1988. Ч. 2: 382–383].

 Ср.: [Camporesi 1988: 3–24].

 Свидетельства о знакомстве русских с европейской анатомией в допетровское время редки и не меняют общей картины: [Лахтин 1906; Богоявленский 1970; Кузьмин 1973; Schmidt-Voigt 1980; Гаврюшин 1988: 220–228]. Первым русским врачом-анатомом следует считать, по-видимому, Петра Посникова (1676–1716), посланного в 1692 г. в Падуанский университет «для совершения свободных наук» [Цветаев 1896: 23]. В это же время заимствуется и само слово «анатомия»: [Смирнов 1910: 9; Ivachnova, Ivachnov 2000: 33]. Распространение термина в XVIII в. экстенсивно: [Неустроев 1898: 17; Dietze 1997: 18].

 Интерпретация анатомирования как наказания не чужда, конечно, и для европейской общественной мысли: [Linebaugh 1975: 72–73; Spierenburg 1978: 68 ff.; Forbes 1981: 490–491].

 Неизвестно, каким было это «анатомирование», но шесть дней спустя Жуков умер [Голикова 1957: 186].

 Репутация Кунсткамеры как демонического места сохранится надолго. В художественной литературе XX в. о ней вспомнят Д. С. Мережковский в романе «Петр и Алексей» (1905) и Ю. Тынянов в «Восковой персоне» (1931) [Gasiorowska 1979: 46–48, 112–113].

 Цит. по: [Фейербах 1995: 372].

 См., напр.: [О познании Творца по анатомии 1760: 471–478].

 В научно-медицинском контексте существенную роль в этом переносе сыграл трактат французского хирурга Амбруаза Паре (Paré) «О монстрах и диковинках» («Des Monstres et Prodiges», 1573). Подробно: [Wilson 1993; Daston, Park 1998]. См. также статьи в сб.: [At the Borders of the Human 1999].

 По мнению А. М. Лейендейк, дидактический пафос Рюйша вполне традиционен и ограничен моралью «memento mori» [Лейендейк 1998: 114–126].

 К интерпретации анатомических сюжетов Рюйша: [Luyendijk-Elshout 1970; 121–126; Purcell, Gould 1992: 30; Hansen 1996: 670, 673–676]. Мег Спилет видит в экспонатах Рюйша не только «отрицание смерти», но и латентную эротику – символику сексуальности и репродукции [Spilleth 1995: 29–32, 35], Мартин Кемп – «красоту „невинных“, умерших преждевременно» [Kemp 1999: 34]. О возрождении традиции «анатомического искусства» в современной культуре см.: [Dijck 2001: 99–126]. Герой этой статьи – немецкий анатом Гюнтер фон Хагенс, разработавший способ консервации трупов методом химической «пластинации», допускающей их последующую «скульптурную» обработку и создание впечатляющих телесных фантасмагорий (о выставке Хагенса «Миры тела» см. на сайте: www.bodyworlds.com).

 В католической традиции истолкование этимологической связи monstrum с monstrare, «показывать», подразумевало ее контекстуальную интерпретацию у Августина в значении «божественно демонстративного», дающее знать о воле Господа. Позднее это понимание вызвало герменевтический пересмотр самой этимологии, связавшей monstrum не с monstrare, а с monere – «предупреждать, предостерегать» [Huet 1993: 6]. О традиции балаганных увеселений, включавшей демонстрацию уродств, см.: [Semonin 1996: 69–81].

 Во время посещения Петром Амстердама картина ван Нека находилась в Анатомическом театре (в здании Весов на площади Ниуве-Маркт) и, несомненно, была известна Петру [Петр и Голландия 1996: 92. Ил. 108. Комментарий Й. Дриссена]. В настоящее время картина находится в Амстердамском историческом музее.

 Так, напр., В. И. Вернадский в своих «Очерках по истории естествознания в России», отдавая должное Рюйшу, оценивал его как «анатома, собиравшего всякие анатомические „курьезы“, не понимавшего ясно, но верившего – и в общем правильно – в их значение для [науки]» [Вернадский 1988: 150].

 Джузеппе Ольми считает возможным говорить даже о специфическом «вундеркаммерном туризме» (Wunderkammer-Tourismus), существовавшем в это время в Европе: [Olmi 1993: 189–192].

 Подробно: [Pinto-Correia 1997]. Истоки полемики восходят к Античности: [Balss 1923: 319–325].

 Ко времени приезда Петра в Голландию вышло уже четыре издания трактата. В 1721 г. вышло седьмое издание (Каnn С. Malebranche // Biographisch-Bibliographisches Kirchenlexicon. В своей «имагинативной теории» Мальбранш следовал известной и уже сложившейся к его времени традиции; о ней см.: [Roodenburg 1988: 701–716; Bondeson 1997: 144–169]. В конце 1720-х гг. эта традиция подвергнется резкой критике английского медика Джеймса Аугустуса Блонделя в дискуссии с Дэниэлем Тернером. Блондель отрицал роль воображения матери и настаивал на поиске природных закономерностей в формировании плода [Blondel 1737]. Анализ полемики, принявшей публичный характер: [Wilson 1992: 63–85]. «Имагинативная теория» останется, впрочем, популярной надолго. В 1810 г. читателям «Вестника Европы» предлагалось рассуждение на тему «Причина уродливости рождающихся зависит ли от воображения матери?» [Вестник Европы 1810: 185–193], анонимный автор которого отвечает на вынесенный им в заглавие вопрос утвердительно. См. также: [Ballantine 1904; Huet 1993]; примеры литературной репрезентации: [Wilson 2002: 1–25 (с обширной библиографией)].

 Французская публикация «Разговоров» в 1675 г. не обошлась без обвинений Лами в богохульстве. Об этих обвинениях см. в авторском предисловии к брюссельскому изданию 1679: [Lamy 1679]. В 1685 г. вышло третье – парижское – издание. О Лами в контексте европейской науки эпохи Петра: [Roger 1963].

 Рюйш жалел, что продешевил [Голиков 1788: 283, примеч.]. Обзор купленного Петром собрания: [Гинзбург 1953: 263–305; Mann 1961: 174–178; Радзюн 1988: 82–87]. Помимо коллекции Рюйша, Петр купил также зоологическую коллекцию амстердамского натуралиста и аптекаря Альберта Себы [Станюкович 1953: 36].

 О начале строительства Кунсткамеры спорят. Возможно, что первый камень в основание здания был положен в 1719 г.: [Липман 1945: 9].

 Цит. по: [Шубинский 1888].

 Трюк с карликами, спрятанными в огромных пирогах, Петр повторит еще раз – на празднике в честь своего сына. На этот раз в пирогах были два голых карлика – мужчина и женщина, которые, после того как пироги были разрезаны, начали «раскланиваться друг с другом» [Записки о Петре Великом 1872: 1370].

 См., напр., главу о карликах в: [Gould, Pyle 1896], а также статьи в сб.: [Freakery 1996]. Роль шута нередко сочеталась с ролью слуги: среди картин Д. Веласкеса две изображают карликов, состоявших на службе у испанского принца Бальтазара Карлоса («El bufon don Sebastian de Morra», «El bufon Calabacillo» (ок. 1643) в музее Прадо, Мадрид).

 См. напр., воспоминания секретаря английского посольства в Петербурге Ф. Уэбера в сб.: [Russia under Western Eyes 1971: 159].

 См. также: [Пекарский 1861: 53–59].

 К этой позиции, хотя и с оговорками, склоняется Энтони Анемоун: [Anemone 2000: 590–592, 596].

 Но «лекарства его были, – недоумевает почтенный советский историк, цитируя бумаги Петра, – по большей части довольно странные: царь, например, „принимал лекарство, мокрицы и черви живые истолча“» [Мавродин 1988: 90].

 См. впрочем: [Самищенко 1998]. Автор этого учебника для юридических вузов вполне патриотично отвергает «мнение о том, что судебная медицина, как отрасль медицины служащая правосудию, появилась в России только во времена Петра Первого». Разумеется, что «признаки ее постепенного становления в соответствии с требованиями развития общества появились уже в далекие допетровские времена»: таковы, по его мнению, примеры освидетельствования в 1577 г. трупа жены Ивана Грозного доктором Бромелиусом с целью установления причин ее смерти и даже классификация телесных повреждений по степени тяжести в «Русской правде».

 Цит. по: [Анисимов 1989: 63–64].

 [Нартов 1891: 89–90, № 137]. Атрибуция «Рассказов о Петре» Андрею Андреевичу Нартову, а не его отцу Андрею Константиновичу была недавно доказательно аргументирована П. А. Кротовым на основе источниковедческого и палеографического анализа обнаруженной им рукописи 1780-х гг. [Нартов 2001: 7–34]. В составе этой наиболее ранней редакции «Рассказов» цитируемый анекдот отсутствует, но это не мешает считать его содержательно достоверным в плане восприятия Петра его ближайшими современниками.

 Евгений Анисимов, комментирующий эту сцену, справедливо подчеркивает рационалистическое своеобразие петровского «богословия», но, как кажется, чрезмерно утрирует его фатализм: «Петр явно идентифицировал понятие бога, высшего существа, с роком и судьбой» [Анисимов 1989: 48]. О религиозных настроениях Петра см.: [Cracraft 1971: 2–22]. Задолго до посещения Петром Софийского собора в Новгороде об удивительной сохранности оберегаемых в нем мощей написал путешествовавший по России в 1578 г. датчанин Якоб Ульфельдт. Со слов своих русских информантов Ульфельдт несколько загадочно сообщал, что «ныне в Новгороде <…> можно увидеть <…> тела умерших, похороненные много лет тому назад, но нисколько не тронутые тлением, у них снова поднимается голова, шея, грудь, плечи, руки» [Ульфельдт 2002: 308]. (Мощи святого Никиты были торжественно открыты в Софийском соборе за двадцать лет до этого, в 1558 г.)

 В европейской культуре того же времени об интересе к бальзамированию свидетельствуют романы аббата А. Ф. Прево «Мемуары знатного человека» (1728) и особенно «Английский философ, или История Кливленда» (первый том вышел в 1731 г.). В «Истории Кливленда» Прево описывает не только процесс бальзамирования, но и те сложности, с которыми приходилось сталкиваться его современникам, намеревавшимся захоронить останки покойного вдали от места смерти. (Этой теме посвящена статья: [Favre 1973].) Проблемами сохранения мертвого тела тогда же задается французский академик, историк искусств и романист граф Анн Клод Филипп де Кейлюс (1692–1765) в трактате «О бальзамировании трупов».

 Полтора века спустя после основания Кунсткамеры Д. И. Писарев, рецензируя работу Пекарского «Наука и литература в России при Петре Великом», будет особенно возмущаться демонстративным интересом русского царя к уродам и, в частности, его самодурным поведением в анатомическом театре в Лейдене, где он заставил своих брезгливых спутников разрывать мускулы трупа зубами [Писарев 1955: 83, 91]. Автор монографии о Кунсткамере, написанной в советские годы в период «борьбы с космополитизмом», оценивает интерес Петра к анатомическим девиациям также негативно – потому что интерес этот связан с Западом: «Повышенный интерес к монстрам, или уродам, был заимствован Петром I из-за границы. <…> Петр I также отдал дань этому нелепому увлечению» [Станюкович 1953: 42].

 Ср.: [Зазыкин 1924: 72–82; Уортман 2002: 99–100]. В оправдание акта о престолонаследии Феофан Прокопович составит обширное сочинение «Правда воли монаршей» с доказательствами прав Петра назначать себе преемника, ссылаясь на церковную и гражданскую историю.

 Рецепт Рюйша обнародовал в 1743 г. уехавший из России бывший лейб-медик Анны Иоанновны Иоганн Христоф Ригер в опубликованной им в Гааге книге «Introductio in notitiam rerum naturalium et arte factarum, quarum in medicina usus est». Рюйш применял как инъецирующий раствор, вводившийся в вены трупа, так и бальзамирующий (liquor balsamicus), в котором труп выдерживался с целью консервации и придания ему «эстетического» облика. В состав инъецирующего консерванта, изобретенного Рюйшем, входили тальк, белый воск, масло лаванды, какие-то красящие компоненты (киноварь). «Liquor balsamicus» изготовлялся на основе винного (или зернового) спирта, доведенного до температуры 75–80 °C, с добавлением черного перца (см.: [Cole 1944: 302–310]). Специально о Рюйше и его технике см.: [Fyfe 1802]. Не исключено, что Ригер узнал рецепт Рюйша от Шумахера, который ему благоволил и который мог знать об этом рецепте лично от Петра. Ригер, кстати сказать, прослыл интриганом (добившимся увольнения с поста архиатра преемника Арескина академика Лаврентия Блюментроста, чтобы занять его место) и плагиатором, не только разгласившим секрет Рюйша, но и перепечатавшим под своим именем исследование Блюментроста о железистых водах в Олонецкой губернии [Энциклопедический словарь 1899: 683–684].

 Рост Буржуа составлял 226,7 см. Петр сделал Буржуа гайдуком, а 22 февраля 1720 г. женил его на чухонке, которая, по некоторым сведениям, была еще более высокого роста, чем ее муж. Как и в случае с карликами, Петр тщетно ожидал от женатой им пары диковинного потомства [Беляев 1800, Отд. 1: 190; Беспятых 1991: 145, 225]. «Евгенические» надежды Петра чуть позже попытается воплотить в жизнь прусский король Фридрих II, так же как и русский монарх, не только отбиравший великанов для армии и формировавший из них особые батальоны (в трех из таких батальонов все солдаты были ростом выше 210 см, а рост некоторых превышал 220 см), но и пытавшийся найти для своих гигантских гвардейцев соответствующих им по росту супруг, чтобы получить от них экстраординарное потомство [Carlyle 1901: 10]. Как и в случае с Петром, надежды Фридриха не сбылись.

 Об оторопи, которую они наводили на посетителей, см.: [Берхгольц 1857: 153–154]. Один из живых «монструмов» – Фома Игнатьев был 126 см ростом и имел на руках и ногах вместо пальцев по два клешневидных отростка.

 См., напр., уже упоминавшуюся выше содержательную, но отчасти дезориентирующую статью: Anemone A. The Monsters of Peter: The Culture of St. Petersburg Kunstkamera in the Eighteenth Century: [Anemone 2000].

 Автор этой статьи всерьез предполагает, что интерес Петра к «столь странным увеселениям» не исключает двоякого объяснения: «возможно, это была попытка понять совершенно иной мир, мир другого измерения чисто в физическом смысле», а возможно, «император, со свойственным ему своеобразным демократизмом, пытался дать шанс всем россиянам утвердить себя в контексте реформаторских веяний той эпохи» [Белозерова 2001: 150]. Интерес «к миру другого измерения чисто в физическом смысле» оказывается, таким образом, в глазах современного исследователя еще и «политически корректным». Ср., впрочем: [Tomson 1997].

 Следует учитывать, конечно, что Петр умер 28 января и сохранению тела от разложения мог способствовать холод. Гравированное изображение прощальной залы, в которой был выставлен гроб с телом Петра: [Алексеева 1990: 164–165]. Как бы то ни было, ко времени захоронения (10 марта) тело Петра было в плачевном состоянии. Прусский посланник Густав фон Мардефельд сообщал, что труп покойного императора «позеленел и течет», а императрица, ежедневно посещавшая траурную залу, «вдыхает в себя много вредного испарения и подвергает опасности свое здоровье» [Дипломатические документы 1875: 261].

 В историю отечественной медицины Вейтбрехт войдет произведенными в Кунсткамере и снискавшими европейскую известность исследованиями по анатомии связок [Weitbrecht 1742], а также физиологии сосудов (Вейтбрехт первым в истории физиологии стал рассматривать циркуляцию крови в сосудах с учетом сократительной функции сосудистой стенки). После смерти Вейтбрехта (1747) в 1749 г. на русском языке будет издано его же «Краткое введение в анатомию» (перевод с лат. А. П. Протасова. СПб.). О Вейтбрехте: [Baer 1900: 132].

 ААН. Ф. 3. Оп. 3. № 331. Л. 376 (цит. по: [Кулябко, Бешенковский 1975: 95].) Позднее по просьбе кн. Е. Р. Дашковой эта коллекция была передана Академии наук.

 В настоящее время хранится в Музее персональных коллекций анатомов в Российской Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге.

 Среди примеров изобразительной риторизации такого знания показательна гравюра, предваряющая анатомический атлас Кульма (Tabulae Anatomicae Io. Ad. Culmi, 1732): просветительский идеал равенства анатомии в ряду других «свободных наук» предстает здесь в образе прекрасной женщины-Мудрости, указывающей одной рукой на книги в кабинете ученого, а другой – на подготовленный к вскрытию женский труп, лежащий на анатомическом столе. «Просвещение» риторизуется при этом непосредственно – изображением окна, освещающего книги и тело, и женской фигурой, распахивающей перед зрителем гравюры «передний занавес» всей сцены.

 Хрестоматийно-базовый в истории патологической анатомии труд падуанского профессора Джованьи Батисты Морганьи (1682–1771) «De sedibus et causis morborum per anatomen indigatis», революционизировавший, по мнению Рудольфа Вирхова, не только анатомическую практику, но и саму медицинскую мысль [Virchow 1894], традиционно переводится «О местоположениях и причинах болезней…» [Premuda 1967: 163–195]. Авторы недавней отечественной работы по истории патологической анатомии в России [Сточик и др. 1999] укоризненно иронизируют, что прежний перевод названия утвердился в историко-медицинской литературе по «неизвестным для них причинам» [Сточик и др. 1999: 9], и решительно исправляют его на повсюду используемый ими: «О местоположении и причине болезней…» Остается надеяться, что эти причины (не причины болезней) станут им известны, когда они заглянут в латинскую грамматику.

 Парадокс усугубляется и тем, что в дихотомии «тело – сознание» оба термина содержательно неэквивалентны и таксономически «неоперациональны» (так как первый отсылает к реальности, а второй – к абстрактному означению картезианского «сомнения»). Питер Хенриси замечает, что поэтому-то уже сам вопрос о взаимодействии тела и сознания (Mind-Body Problem) должен быть признан принципиально безответным [Henrici 1992: 126].

 Интригующим примером «буквализации» декартовской метафоры в истории русской медицины может служить внутренняя организация Аптекарского приказа в середине XVII в.: Приказ объединял докторов, лекарей (т. е. хирургов), аптекарей, окулистов, цирюльников, рудометов, костоправов, подлекарей и часовых дел мастеров (курсив мой. – К. Б.), которые «почему-то также числились в ведомстве Аптекарского приказа» [Загоскин 1891: 31]. См. в том же контексте примечательный пассаж из «Юности честного зерцала» (1717): «Младый отрок должен быть бодр, трудолюбив, прилежен и безпокоен, подобно как в часах маетник» (§ 13).

 Овсей Темкин отмечает здесь же, что вопрос о телеологии «бессознательного» тела в контексте картезианства неразрешим, – любопытно, однако, насколько эта неразрешимость была принципиальна для самого Декарта. Об интересе философа к механике тела – к анатомии и физиологии – можно судить, во всяком случае, уже по тому вниманию, с которым он отнесся к учению Уильяма Гарвея о кровообращении. Будучи одним из первых, кто признал учение Гарвея, Декарт подробно излагает его в своем «Рассуждении о методе».

 «Невозможно даже представить, – восклицает современный исследователь, – каким вообще было наше ощущение сердца до тех пор, пока мы не узнали, что такое насос» [Miller 1978: 10].

 Так, еще Руссо будет видеть смысл анатомических занятий именно в том, чтобы судить о количестве и работе отдельных «деталей», составляющих «телесную машину» [Herzlich, Pierret 1987: 91; Lupton 1994: 59–60].

 См.: [Dijksterhuis 1961: 464 ff].

 Показательным примером взаимообусловленности риторических и гносеологических моделей в истории науки с этой точки зрения может служить история астрономии: переход от Птолемея и Коперника к Кеплеру сопутствовал, как показывает Фернан Халлин, замене риторики антитез «аналогизирующей» риторикой оксюморона, позволившей представить движение небесных тел состоящим из прямых и кривых линий [Hallyn 1990]. См. также статьи в сб.: [Metaphor and Analogy 2000].

 Тезис о конституирующей роли кровеносных сосудов в строении телесных органов отстаивал и близкий друг Рюйша Герман Бургаве [Lindeboom 1968].

 Loon van G. Beschryving der Nederlandische Historipenningen. Bd. IV, Graavenhaage. 1731. S. 223. – Цит. по: [Соболь 1949: 36].

 Иллюстрации к этому изданию (Амстердам, 1685) выполнены графиком Герардом де Лэрессом. Голландское издание атласа Бидлоо для Петра приобрел, вероятно, присоединившийся к Великому посольству Петр Посников. Хайнц Мюллер-Дитц связывает с этим приобретением начало отечественной микроскопии: [Müller-Dietz 1970: 236–246].

 Об «ученой дружине» и научных пристрастиях ее участников см.: [Епифанов 1963: 37–53]. О роли Кантемира в пропаганде идей Ньютона в России: [Радовский 1959]. Перевод Кантемира «Разговоров о множестве миров» Фонтенеля издан в 1740 г. [Фонтенель 1740]; о языковых и стилистических особенностях этого перевода, указывающих, как полагают некоторые исследователи, преддверие литературной выразительности русской классики XIX в., см.: [Сорокин 1982: 52–85; Хютль-Фольтер 1987: 19–20].

 Цит. по: [Соболь 1949: 142]. Можно только удивляться, что автор цитируемой монографии, желая во что бы то ни стало доказать приоритет отечественной науки в микроскопических открытиях, видит в приводимых им словах Кантемира не более (но и не менее) чем «мысль о стоящей перед наукой задаче значительного усовершенствования микроскопа», а также свидетельство осведомленности поэта «в вопросе об оптических недостатках микроскопа, дебатировавшихся в научной литературе после Ньютона».

 Готовившиеся к печати произведения были освидетельствованы Синодом, не нашедшим в них никакой «святой церкви противности». О хлопотах Тредиаковского и истории несостоявшегося издания см.: [Шишкин 1989: 519–535].

 Стихи Тредиаковского расцениваются автором монографии как «малозвучные и неудобопонятные вирши». Вильгельм Брайтшух убедительно показывает перекличку процитированного пассажа (как, впрочем, и всего текста поэмы) с философским трактатом Фенелона «О существовании Бога» [Breitschuh 1978: 178–179].

 Об изменениях научного и философского дискурса в связи с изобретением микроскопа: [Wilson 1995: 215–250; Stäfford 1991: 341–361]. В приложении к истории визуальности в культуре XIX–XX вв.: [Ямпольский 2001: 27–44].

 В 1790-е гг. барельеф с изображением Мальбранша будет установлен в Библиотеке Кунсткамеры в ряду «почетных членов Санкт-Петербургской Императорской Академии наук и прочих знаменитых ученостию мужей» [Беляев 1800: 19–20, отд. 2].

 См. также: [Левин 1990: 103–133].

 См., напр., объявление в «Московских ведомостях» (№ 20, 20 марта) за 1761 г.

 О переводе и переводчике – авторе первого отечественного атласа анатомии («Syllabus, seu indexem omnium partius corporis humani figuris illustratus», 1744): [Чистович 1883: 51, 204, 293].

 См. также: [Clay, Court 1975]. Интересу к микроскопу у русской образованной публики в конце XVIII в. способствуют статьи, регулярно появлявшиеся как в специально-научных, так и научно-популярных журналах: «Новых ежемесячных сочинениях», «Академических известиях», «Магазине натуральной истории, физики и химии», «Зрелище природы и художеств» (обзор публикаций: [Соболь 1949: 368–370 и др.]).

 См. также: [Bracegirdle 1978: 187–195; Ямпольский 2001: 34–36].

 Заметим попутно, что интерпретационное «предвосхищение» наблюдаемого в микроскоп – проблема эпистемологического порядка, значимого, как напоминает Ян Хакинг, по сей день: [Hacking 1981: 305–322].

 «В анатомии мы опытным путем изучаем состав и структуру органического тела. Но мы не можем дать объяснения ни этому составу, ни этой структуре; мы знаем только, что они таковы-то, и ничего более. Тогда на помощь анатомии приходит, с одной стороны, учение о зарождении, принципиально освещающее то, что мы исторически узнали из анатомии. С другой стороны, анатомия встречается с физиологией, объясняющей действия, свойственные органическому телу. Физиология стоит к анатомии совершенно в таком же отношении, как королларий (т. е. следствие, выводимое из доказательства теоремы. – К. Б.) к теореме, из которой он выведен; моя же теория относится к анатомии, как доказательство теоремы к самой теореме» [Вольф 1950: 242–243]. О Вольфе и отстаиваемой им эпигенетической теории: [Гайсинович 1961].

 Современное издание: [Вольф 1973]. В «Академических известиях на 1781 год» (в февральском выпуске) был опубликован реферат статьи Вольфа «О двуобразном уроде, у коего оба тела срослись задом». См. также: [Сосерот 1781].

 В контексте европейской истории медицины: [Martin 1880; Kampf 1987; Appel 1987; Schmidt 2001]. См. также статьи в сб.: [Monster Theory 1996].

 См. также: [Stäfford 1991: 401–463].

 См. также: [Кожевников 1897].

 Первая статья переведена из «Spectator», вторая – из «The Universal Magazine» [Левин 1967: 94]. Издателем журнала был Н. И. Новиков.

 В сменившем в 1793 г. «Иртыш» журнале «Библиотека ученая, економическая, нравоучительная и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателей» за два последующих года, по подсчетам С. М. Громбаха, было напечатано больше 60 медицинских статей и заметок [Громбах 1953: 165]. Издатель «Иртыша» и «Библиотеки ученой» П. П. Сумароков (родственник драматурга А. П. Сумарокова) впоследствии (в 1804–1805 гг.) редактировал «Вестник Европы».

 [Jones 1966; Soupel 1982: 27–33; Foot 1991: 81–104]. Характерно название медицинской диссертации Шиллера: «О связи между физической и духовной природой человека» (1780). Рассуждая о физиологии и анатомии, Шиллер обильно цитирует Шекспира, Герстенберга и, более того, стихотворные отрывки из собственных «Разбойников» [Dewhurst 1978: 50]. В. Вордсворт в предисловии ко второму изданию «Лирических баллад» (1800), сравнивая «знание Поэта» и «знание Человека Науки», заключает, что научное знание тогда будет вести к истине, когда оно обогатится поэтическим проникновением в телеологию духовной сущности человека [Wordsworth, Coleridge 1969: 168]. См. также: [Wiesling 1995; Käser 1998].

 Текст оды: Русская литература. Век XVIII: Лирика. М., 1990. С. 232–234. См. также: [Кукушкина 1999: 177–184].

 Сочинение Державина с объяснительными примечаниями Я. К. Грота. СПб., 1866. Т. 3. С. 657. А. Левицкий отмечает, что все четыре книги лирических «Сочинений» Державина, выходивших под наблюдением самого поэта, завершаются стихотворением на тему бессмертия. Таковы «Памятник», «Лебедь», «Венец бессмертия» и «Ода к Полигимнии» [Левицкий 1999: 263, примеч. 9].

 Переводчиком этого словаря был, вероятно, В. А. Левшин [Громбах 1953: 115].

 См. стандартную характеристику социальных ролей Церкви и медицины в описании деятельности Императорского человеколюбивого общества: «Общество состоит из множества членов, которые все имеют целью вспомоществование несчастным. <…> Члены этого общества, в числе которых много медиков и священников, врачуют тело и душу человечества» [Бурьянов 1837: 375].

 Современные социокультурные исследования в области медицинской социологии (или в ее американском названии – Sociology of Health and Illness) демонстрируют, что психологическое «взаимоналожение» функций врача, священника, а также функций мага-чудотворца и родителя является одним из наиболее стойких – едва ли не бессознательных – эмоциональных комплексов, определяющих взаимоотношения врачей и их пациентов. См., напр.: [Katz 1984: 40; Maseide 1991: 555; Lupton 1994: 106]. Дальше других в сравнении социальных ролей врача и священника заходит Ричард Зельцер, усматривая даже в хирургической операции сходство с церковной мессой: в обоих случаях имеется плоть и кровь, болезнь изгоняется подобно греху и т. п. [Selzer 1976].

 См. также: [Чистович 1883: 288–291, 327–333].

 Заметим, что первый известный перевод анатомического трактата – «Эпитоме» Везалия – на славянский язык был сделан для патриарха Никона. Этот (не сохранившийся до наших дней) перевод был выполнен в 1658 г. монахом Епифанием Славинецким и озаглавлен «Врачевска анатомия». О его завершении свидетельствует расходная запись в книге Патриаршего казенного приказа: «Киевленину старцу Епифанию, что в Чудовом монастыре живет, перевел на славянский язык государю патриарху дохтурскую книгу, в приказ 10 рублев дано сполна, те деньги по казначееву велению старцу Епифанию в Чудов монастырь отнес подьячий Иван Зерцалов» [Оборин 1959: 100]. Замысел издания другого анатомического атласа – неких таблиц, содержащих «все члены тела человеческого на медных дщицах для пользы и помощи всем люботщателем», – приписывается также Симеону Полоцкому [Звонарева 1988: 241]; В. Г. Брюсова считает, что атлас был издан [Брюсова 1977: 28–34].

 Среди книг, завещанных епископом Евгением (ум. в 1811 г.) Костромской семинарии: «Физиология» И. Ф. Блюменбаха (М., 1796), «Физиология» Ж. К. Вальмон де Бомара (СПб., 1787), «Медицинская практика» И. Ф. Рюбеля (М., 1789), «Фармакология» И. Г. Д. Еллизена (СПб., 1797) [Мартынов 1981: 123–124].

 По мнению Е. Боброва и В. А. Мякотина, Радищев – идеалист-лейбницианец [Бобров 1907: 206 и след.; Мякотин 1906: 215], по мнению П. Н. Милюкова и И. И. Лапшина, – монист и сенсуалист [Лапшин 1907: VIII]. Советские критики настаивали, разумеется, на «материализме» Радищева (напр.: [Макогоненко 1956: 510]. Аллен Макконнел видит определение философской позиции Радищева в скептицизме [McConnell 1964: 162], Таня Пэйдж – в компромиссе между утилитаризмом и христианством [Page 1979: 1–10].

 Пушкин А. С. Александр Радищев (1836) [Пушкин 1937–1949: Т. 12]. Пушкин оценивал трактат Радищева негативно («умствования оного пошлы и не оживлены слогом»), а самого Радищева считал «истинным представителем полупросвещения» [Пушкин 1937–1949: 35, 36. Т. 12].

 О философском эклектизме эпохи Просвещения как закономерной стратегии самостоятельного мышления, свободного от догматического авторитаризма, см.: [Holzhey 1977: 13 ff].

 Metamorphosis Insectorum Surinamensium. Amsterdam, 1705; Der rupsen begin, voedzel en wonderbaare veranderung. Amsterdam, 1713–1714. D. I–II. О жизни и творчестве Мериан: [Lendorf 1955].

 Заметим попутно, что теологические коннотации в истолковании метаморфозы насекомых остаются актуальными по сей день и особенно популярны в риторике неорелигиозных течений, см., напр.: [King 1996; Pearson 2002;].

 Об истории этой покупки: [Лебедева 1998: 318–334]. Современное издание рисунков Мериан, приобретенных Петром: [Merian 1974].

 Воспроизведение рисунков см. в кн: [Державин 1865: 1, 11].

 Тот же мотив составляет тему более раннего произведения скульптора «Девочка с мотыльком». Памятник Строгановой и ее дочери находится на кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.

 В напечатанном здесь же восторженном разборе стихотворения Капниста А. Ф. Мерзляков оценит вышеприведенное сравнение как «прекрасное» [Труды ОЛРС 1819: 14–24].

 Первоначально рассказ опубликован в журнале «Детская книжка для воскресных дней» (1834). Цит. по: [Галахов 1845: 98].

 К истории литературного символизма бабочек: [Manos-Jones 2000]. Применительно к русской литературе: [Пурин 1996: 88–92; Сендерович, Шварц 1998: 243–252; Sill 1997: 596–623].

 В рассуждении о том, что жизнь и смерть «не столь разделены, как то кажется нашим чувствам» и «суть токмо суждения наших чувств о переменах вещественных, а не состояния сами по себе» [Радищев 1941: 101], Радищев, как показывает Лапшин, повторяет аргументацию М. Мендельсона («Phaedon oder über die Unsterblichkeit der Seele», 1764): [Лапшин 1907: XVI–XVII. Примеч. 2].

 На вопрос врача, вызванного к умирающему от яда Радищеву, «„ответ был продолжительный, несвязный“. Врач сказал: „видно, этот человек был несчастный“» [Сухомлинов 1889: 636]. Хорошо знавший Радищева И. М. Борн в мемуаре о его смерти восклицал: «Как согласить сие действие с непоколебимою твердостию философа, покоряющегося необходимости и радеющего о благе людей в самом изгнании, в ссылке, в несчастии? Или познал он ничтожность жизни человеческой? Или отчаялся он, как Брут, в самой добродетели!» (Свиток муз. Кн. 2. 1803. С. 141).

 Уединенный пошехонец. 1786, март. С. 154 (курсив мой. – К. Б.).

 Для Европы «этика» и «эстетика» самоубийства – тема активного обсуждения начиная со второй половины XVIII в.: [Crocker 1952: 47–72; Bauman 2001: 43–47, 49–59].

 Цитируемый Дашковой афоризм принадлежит, конечно, не Руссо, а уже стоикам. Позднее его повторит Блаженный Августин. Замечательно, что тремя страницами ниже Дашкова пишет о Радищеве, упоминая о привязанности к нему своего брата. По мнению Дашковой, уже судя по брошюре Радищева об Ушакове, можно было предполагать, что «человек, существовавший только для еды, питья и сна, мог найти себе панегириста только в том, кто снедаем жаждой распространять свои мысли посредством печати, и что этот писательский зуд может побудить Радищева написать впоследствии что-нибудь еще более предосудительное» [Дашкова 2001: 299–300]. На следующий год опасения Дашковой подтвердились: «Радищев издал несомненно зажигательное произведение» [Дашкова 2001: 300].

 «О познании человеческих нравов. Переведено с нем. на российский язык из книги г-на Дариа Иваном Приклонским. М., 1760. С. 19–20. – Цит. по: [История русской переводной литературы 1995: 113].

 См., напр., публикации в «Вестнике Европы»: Нового рода самоубийство в Англии // 1802. № 8. С. 351–354 (молодой человек, молодожен, убил себя, чтобы не омрачать счастье семейной жизни); О самоубийстве // 1802. № 19. С. 207–210 (рецензия на книгу Г. Гильона о самоубийстве); Меланхолическая прогулка одной молодой россиянки // 1803. № 6. С. 193–200 (рассуждение автора о жизни и смерти и ее надежды на лучшую жизнь после смерти).

 См.: [Baehr 1991: 98, 108]. Для характеристики контекста, в котором воспринималась «кладбищенская» образность масонами, показателен журнал «Покоящийся трудолюбец», издававшийся Н. И. Новиковым в Москве в 1784–1785 гг. (фактическим редактором журнала был М. И. Антоновский). Ряд статей этого журнала, участниками которого были студенты и профессора Московского университета, в своем большинстве – масоны, представляет философско-мистические рассуждения о смерти и бессмертии (см., напр., в ч. 3 журнала (1785) анонимную статью «Письмо с того света в Москву от Мумиага к сыну малыя земли Муравью, живущему в Муравейнике»: «Смерть есть важная и великая работа натуры. Она не что иное, как то, что дух, понеже есть легче, тоньше и гораздо проницательнее тех стихий, коим отдан был под власть, но и самой электрической силы…»).

 Цит. по: [Вернадский 1917: 144]. Идеологическая принципиальность указанного корректива характерно контрастирует с наставительным признанием Руссо в «Эмиле» (1762) в том, что он бы «не взялся воспитывать болезненного и худосочного ребенка, хотя бы ему суждено было прожить восемьдесят лет», поскольку «тело должно быть крепким, чтобы повиноваться душе» [Руссо 1913: 29].

 Фридольф Кудлин настаивает на важности этой идеи уже для киников: [Kudlien 1974: 305–319].

 Житие преподобного отца нашего Пимена многоболезненного [Киево-Печерский патерик 1991: 138–142].

 Житие Исаакия Затворника [Киево-Печерский патерик 1991: 88–92]. Рассмотрение этого и предыдущего примера в контексте западноевропейской аскетической традиции: [Fasolini 2001: 191–198].

А. Рейтблат включает сочинения К. Эккартсхаузена и Юнга в ряд выделяемых им, по тиражам и количеству переизданий, «бестселлеров» начала XIX в. [Рейтблат 2001: 201]. См. также: [Порфирьев 1906: 301–302]. В том же ряду стоят и другие сочинения на «кладбищенскую» тематику, напр.: Бильдербек Л. Б. Ф. Могильщик: В 5 ч. / Пер. с нем. Смоленск, 1804, 1806; Бильдербек Л. Б. Ф. Урна в уединенной долине: В 4 ч. / Пер. с нем. Смоленск, 1804, 1806; Живая похороненная Генриэтта, супруга милорда NN: Истинная повесть / Пер. с нем. М., 1802, 1806 [Рейтблат 2001: 200].

 Позднее эту идею подхватит и экзальтированно разовьет Гоголь в «Значении болезней» (1846) [Гоголь 1952: 228–229].

 См. также воспоминания о мартинистах С. Т. Аксакова («Встреча с мартинистами», 1858), упоминавшего об особом значении, которое играла в их общении кладбищенская символика: [Аксаков 1909: 275–332].

 См. также: [Леонтьев 1910].

 В 1830-е гг. та же синонимия остается терминологически актуальной и в специальной психиатрической литературе; см., напр.: [Бутковский 1834: 42].

 В историю общественной мысли России Мозгейм вошел как участник полемики, развернувшейся в 1730-е гг. вокруг публикации «Камня веры» Стефана Яворского, выступивший против него с сочинением «De poenis haeriticorum cum Stephano Javorscio disputatio» [Порфирьев 1901: 72]. В 1770-е гг. проповеди Л. Мозгейма пользовались особой популярностью. В составленный Синодом в 1772 г. по личному настоянию Екатерины II сборник поучений на воскресные и праздничные дни вошли пять поучений Мозгейма [Порфирьев 1906: 389].

 Популяризации тире в этом значении много поспособствовал Н. М. Карамзин. В конце жизни Греч вспоминал о своем наставнике – «франте и моднике» начала XIX в.: «Он читал с восторгом „Бедную Лизу“ и любил везде ставить тире, в подражание модному тогда Карамзину» [Греч 1930: 168]. Об экспрессивной роли бессоюзных предложений и, в частности, употреблении тире у Карамзина см.: [Байкова 1967].

 Частичная перепечатка текста с комментарием: [Артемьева 1995].

 Карамзин Н. М. «Разные отрывки» (цит. по: [Виноградов 1961: 316]). О словах «засмертие» и «предсмертие» см. в той же работе Виноградова: [Виноградов 1961: 300].

 Впервые напечатано в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» (1798. Ч. 17. С. 150).

 В близком к этому стихотворению прозаическом этюде автор узнает в мертвеце сам себя и в ужасе просыпается (см.: [Вчера и сегодня 1845: 35]).

 Мысль Соловьева была недавно «социологизирована» в статье Катерины Чипьелы, увидевшей в переводе Жуковского воспроизведение пасторального равенства сословий перед лицом смерти [Ciepiela 1999: 31–46].

 См.: [Фризман 1991: 16–18].

 Современные комментаторы приписывают это стихотворение И. П. Пнину: [Поэты-радищевцы 1979: 175].

 Среди произведений «готического жанра», появившихся на русской почве в начале столетия, характерно сочинение «Гробница, сочинение г-жи Радклиф, изданное после ее смерти» (Пер. с фр. А. С. М.: В тип. Селивановского, 1802. Кн. 1–3) – одно из ранних подражаний Радклиф, сочиненное, как предполагает В. Э. Вацуро, французскими «переводчиками» мнимого английского подлинника [Вацуро 2000: 125]. Подробно о популяризации «готических» романов на русской почве, и в частности традиции «псевдорадклифианы» начала века: [Вацуро 2002].

 Заметим попутно, что, несмотря на свою ненависть к Карамзину, горестная история умирающего дитяти заставляет Шишкова назвать ребенка именем, невольно напоминающим о «Бедной Лизе» и ее злополучных тезках [Топоров 1995: 133–136, 395–478]. О традиции изображения детских смертей в европейской литературе см.: [Lerner 1997].

 Цит. по: [Царькова 1999: 166]. См. здесь же (с. 167–173) о традиции детских эпитафий.

 «Евдоким Давыдов рассказывает, что изувеченный Евграф Давыдов говорил ему, что он все о смерти думает: „Ну, братец, и думаешь о смерти; ну, и думаешь, что умрешь вечером; ну, братец, и велишь себе подать чаю; ну, братец, и пьешь чай и думаешь, что умрешь; ну, не умираешь, братец; велишь себе подать ужинать, братец; ну, и ужинаешь и думаешь, что умрешь; ну, и отужинаешь, братец, и не умираешь; спать ляжешь; ну, братец, и заснешь и думаешь, что умрешь, братец; утром проснешься, братец; ну, не умер еще; ну, братец, опять велишь себе подать чаю, братец“. И таким образом проводит он весь день» [Там же]. (Письмо от 5 сентября 1819 г.)

 О традиции таких изображений в описываемую эпоху см.: [Guthke 1999: 128–172]. Автор странным образом не упоминает о Джозефе Райте (1734–1797) – художнике, в чьем творчестве изображение научных экспериментов и элегических портретов замечательно соседствует с «кладбищенскими» аллегориями (привидения в образе скелетов, философские раздумья над человеческими останками, вскрытые гробницы и т. п.), см.: [Egerton 1990: № 13 («Философ при свете лампы», 1769), 37 («Мираван у гробницы своих предков», 1772), 42 («Старик и смерть», 1774), 72 («Гробница Виргилия», 1779) и др.]. См. здесь же [Egerton 1990: 45] «Композицию со скелетом» (1772) Питера Бердета. К интерпретации здоровья и смерти в контексте «аркадийского» мифа: [Wolbert 1984: 23–36; Damiani, Mujica 1990; Bircher 1995: 57–68].

 Это впечатление, вероятно, следует существенно скорректировать – хотя бы потому, что одним из аргументов в пользу «трезвого отношения русского человека к смерти» здесь же называется изображение «двух смеющихся черепов», расположенное «с чисто русской непосредственностью» (так! – К. Б.) «среди многочисленных античных эмблем чугунного декора на гранитном обелиске Пуколовых (начало XIX в.)».

 Письмо от 18 декабря 1828 г. Цит. по: [Баратынский 1957: 356–357].

 О традициях сентиментализма в 1830-е и даже в 1840-е гг. см.: [Сакулин 1929: 336]. См. у него же о близости сентиментализма и масонства [Там же: 339]. Об увлечении романами Радклиф вспоминал, в частности, Аполлон Григорьев, зачитывавшийся ими в отрочестве в начале 1830-х гг. [Григорьев 1980: 34, 35, 64, 68]. К вопросу о значении темы смерти в творчестве Пушкина см.: [Постнов 1996; Kasack 2003].

 Очерк истории «Вестника Европы», а также постатейное расписание журнала за 1802–1825 гг. см. в диссертации: [Владковская 1979].

 Смесь // Вестник Европы 1804. № 1. С 60. См. также: Письмо из Гжатска к издателям // Там же. № 14. С. 134; Разные известия // Там же. 1815. № 20. С. 299–306; Новооткрытое действительное лекарство от гнилых горячек // Там же. 1804. № 2. С. 220 (средство – пивные дрожжи внутренне); Новые изобретения // Там же. 1804. № 11. С. 251; Смесь // Там же. № 13. С. 66–71 (средство – висмут); Два письма к издателю // Там же. 1809. № 14. С. 122–126.

 Общество беззубых // Вестник Европы. 1804. № 5. С. 66. См. также: Послание от больных зубов к медикам // Там же. 1820. № 2. С. 145–147 (о вреде сладостей для зубов); Мегалантропогенезия // Там же. 1803. № 18. С. 100–106 (о книге французского медика Робера и его теории рождения умных детей путем подбора умных родителей); Причина уродливости рождающихся, зависит ли от воображения матери? // Там же. 1810. № 15. С. 185–193 (автор отвечает на этот вопрос положительно, ссылаясь на наблюдения над животными: кошке наступили на хвост, она испугалась и вскоре родила котят с согнутыми хвостами); Кювье. О физическом и нравственном развитии человека. // Там же. 1817. № 21. С. 18–26; Доктор Ескираль. О страстях, рассматриваемых в качестве причин и признаков сумасшествия и способах врачевать оное // Там же. 1809. № 23. С. 200; Известия // Там же. 1814. № 7. С. 227–231 (обнадеживающие результаты испытаний в Петербургском училище для глухонемых). См. также: Д-р Гюилье. Сравнение состояния слепых с состоянием глухонемых // Там же. 1819. № 22. С. 119–122.

 О славном Гальвани // Вестник Европы. 1802. № 3. С. 40–45; Смесь // Там же. 1806. № 15. С. 199; О местопребывании Месмера и о нынешней жизни сего достопамятного человека // Там же. 1809. № 22. С. 150–152; Елликон. Нечто о Месмере и магнетизме // Там же. 1820. № 24. С. 274–283. О четвертом возрождении магнетизма // Там же. 1824. № 5. С. 30–47. (Критика «новых начал магнито-сомнамбулической науки, употребляемой при лечении болезней». Автор называет эти средства «маскарадом медицины».); Краткие выписки // Там же. 1824. № 14. С. 156–161 (о «спасительном действии животного магнетизма»); Смесь // Там же. 1802. № 11. С. 236–241; Снядецкий А. Система д-ра Галля и некоторые примечания об его науке // Там же. 1805. № 12. С. 26–56; Смесь // Там же. 1805. № 16. С. 314; Смесь // Там же. 1808. № 1. С. 55–65. Разные известия и замечания // Там же. 1811. № 11. С. 230–235. Критическое обозрение системы доктора Галля // Там же. 1814. № 17. С. 33–57; Нечто о черепословии // Там же. 1817. № 3. С. 198–204. Анатомические диковины описаны в заметках: Чудный младенец // Там же. 1803. № 4. С. 33–35 (вскрытие умершего шестилетнего мальчика обнаружило, что его мозг был «необыкновенной величины»); О грибах, выросших на ноге живого человека // Там же. 1806. № 13. С. 12–14 (медико-биологическое объяснение того, как на обрезанной ноге заключенного стали расти грибы); Две шотландские мумии // Там же. 1802. № 6. С. 140–147 (история путешествия Гармана, нашедшего два хорошо сохранившихся в какой-то жидкости трупа); Московские записки // Там же. 1815. № 15. С. 230–232 (в Москве появилась «курица с человеческой головой. Молва о ней распространяется по всей обширной столице»).

 Роспись сколько выпользовано в Голицинской больнице с начала заведения ея, т. е. с 22 июля 1802 по 1 марта 1804 // Вестник Европы. 1804. № 11. С. 214–219 (больше всего больных, 220 человек, страдает «любострастием»); О числе больных и об операциях, сделанных в Голицинской публичной больнице с продолжения 1805 г. // Там же. 1806. № 17. С. 47–53; О хирургических операциях, благополучно сделанных г. надворным советником доктором и оператором Мухиным, вне Голицинской публичной больницы 1805–1806 // Там же. 1807. № 7. С. 211–216; Операции, благополучно сделанные Оператором, Доктором Медицины и Хирургии, Надворным советником и Кавалером Ефремом Мухиным в прошлом 1807 г. // Там же. 1808. № 19. С. 233–249. Ефрем Осипович Мухин (1766–1850) – известный в то время московский врач, работавший ученым секретарем в Московской медико-хирургической академии. С 1817 г. он был профессором Московского университета. Его перу принадлежат многочисленные сочинения по медицине, среди которых «Разговор о пользе прививания коровьей оспы» (М., 1804), «Первые начала костоправной науки» (М., 1806), «Связесловие и мышцесловие» (М., 1812), «Курс анатомии для воспитанников, обучающихся медико-хирургической науке» (М., 1815–1816) и многие другие. Подробно: [Шилинис 1960].

 Краткое историческое описание о бывшей в Астрахани моровой язве // Вестник Европы. 1809. № 14. С. 112–122; Известие о бывшей в Астрахани моровой язве в 1692–1693 гг. // Там же. № 19. С. 212–216; Черная смерть // Там же. С. 216–241 (об эпидемии моровой язвы 1348 г. в Азии, Европе и Африке).

 Рихтер. История медицины в России // Вестник Европы. 1814. № 20. С. 281–301; № 21. С. 35–43; 1815. № 18. С. 180–194; 1818. № 1. С. 45–52; 1819. № 10. С. 130–137; Фон Аттенгофер. Отрывки из Новейшего описания С.-Петербурга // Там же. 1820. № 24. С. 298–308. В этом же году работа Аттенгофера вышла отдельным изданием: [Аттенгофер 1820].

 О покойном докторе Фрезе // Вестник Европы. 1809. № 14. С. 126–131; Письма к издателю // Там же. 1811. № 5. С. 56–60; О достоинстве медицины // Там же. 1812. № 1 (автор приходит к выводу, что эта наука все же существует).

 Бриль-Крамер. Уведомление господам медикам и хирургам, в России находящимся // Вестник Европы. 1819. № 15. С 238–240 (автор считает, что в России нет сведений о новых способах лечения, и он намерен для информации выпускать «Российский журнал» в целях «собирания и распространения новейших открытий по медицине и хирургии»). Издание журнала не состоялось. В том же 1819 г. Бриль-Крамер издал популярное руководство «О запое и лечении оного. В наставление каждому, с приложением подробного изъяснения для неврачей о способе лечения сей болезни» (М., 1819).

 Пиньотти Л. Анатомическое описание сердца кокетки // Вестник Европы. 1806. № 12. С. 241–248; Он же. Достопамятный сон // Там же. 1811. № 1. С. 81–92. Еще раньше, в 1791 г., «бессердечность» модников обыгрывалась в сатирическом призыве Н. И. Страхова не тратить впустую деньги на приобретение книг «о сердце», поскольку «по новой Анатомии не находится оного в теле щеголей и щеголих» [Карманная книжка 1791: 85–86].

 О гуморальной теории и ее роли в становлении новоевропейской науки см.: [Neuburger 1910: 124–160; Sigerist 1961: 317–333; Osler 1923: 118–125].

 Вечерняя заря. 1782. Ч. 1, февр. С. 94–98. Из других русскоязычных изданий, касающихся описания характеров в связи с анатомией и кровообращением, см.: [Скоти 1781].

 А. Ястребцов предпослал переводу патетический эпиграф, поясняющий «государственный» масштаб предполагаемой терапии: «Любовь к отечеству понудила стязаться / С болезньми, ссущими его священну грудь. / Да здравы отчества, да будут члены святы!»

 Об апологетическом отношении Галена к кровопусканию и соответствующей традиции античной медицины см. детальное исследование Питера Брэйна: [Brain 1986]. К медицинской истории понятия «катарсис»: [Abdulla 1985: 14–19].

 См., напр.: [Вениаминов 1769]. Ричард Рэмбас напоминает о религиозно-интровертивных ассоциациях, связывавшихся в европейской литературе с клозетом: [Rambuss 1998]. См. также: [Sedgwick 1991].

 Привожу полные названия некоторых медицинских работ упомянутых авторов: Das Buch Paragranvm Avreoli Theophrasti Paraceli: Darinnen die vier Columnae, als da ist, Philosophia, Astronomia, Alchimia, vnnd Virtus, auff welche Theophrasti Medicin fundirt ist, tractirt werden. Jtem, Von Aderlassens, Schrepffens vnd Purgirens rechtem gebrauch / Alles new publicirt, Durch Doctorem Adamum von Bodenstein. [S. l.], 1565; Aderlaßbuch: für XXX. Jharen ausgangen, Darinne angezeigt wird, wie man die Aderlasse, Ventosen, oder Köpffe, recht, in der noth, die Gesundheit zu erhalten, gebrauchen sol…Sampt einem Bericht, Wie sich ein jeder Mensch, für, in, vnd nach der Aderlasse, Auch zu Pestilentz zeiten, halten sol: Aus dem Hippocrate, Galeno, Auicenna, vnd andern fürnempsten Medicis gezogen / Durch M. Joannem Hebenstreidt. Erffordensem. [S. l.], 1559. Nothwendige Ordnunge, wie man mit gutem furstand Aderlassen jede [m] zu gebrauchen, vnd erklärung, das Aderlassen nicht so ein geringe Artzney, oder euacuation sey, als der gemein Man[n] erachtet: Mit einem bericht, wie vnnd wenn Schrepffen an die Hand zunemen nutz sey / Alles durch Doctor Georgium Pictorium Villinganum, bey der Fürstlichen Regierung Ensißheim im oberen Elsas, bestelten Physicum. – zu dem andern mal beschrieben vnd vil gebessert vnd gemehret. [S. l.], 1569; New Aderlaß buch. Wie alle kranckheiten sollen durch Aderlassen geheilet werden. Jtem. Ein ander New Schrepffbüchlin, zu mancherley gebresten des Leibs: Alles zu nutz den Artzeten, Balbierern, Badern vnd krancken beschriben / Durch Martinum Rulandum Frisingensem, der Arzenney Doctorn vn[d] Professorn der Fürstlichen, loblichen Stadt vnd Schulen zu Lauingen. [S. l.], 1566; Promptuarium, wie zur Zeit der Pestilentz ein jeder Gesunder und Krancker sich mit allem Praeserviren vnd Curirn sol] Promptvarivm, Wie zur zeit der Pestilentz, ein jeder Gesunder vnd Krancker, Jung oder Alt, Man vnd Weibsperson, sich mit allem Praeseruiren vnd Curirn sol: Vor desgleichen nie auffkommen noch gesehen worden. Sampt Beyligenden seer nutzlichem Process, von der Aderless, welche Ader auff ein jede kranckheit zu lassen, damit nachtheil verhütet werde. Jtem Verzeichnus vnd warhafftiger bericht, Was ein jedes Himlisch Zeichen in Zodiaco für Glieder im menschlichen Cörper regiere, zur Aderlaß gantz notwendig, vnd andere gute Stücklein mehr / Autore Andrea Langner von Magdeburg [S. l.], 1576.

 О роли астрологии в медицине Средневековья и Возрождения: [Sirasi 1990].

 Последний раз астрологический календарь кровопускания (т. н. рудомет) был напечатан в «Месяцеслове» на 1746 г. Хотя его издатели не скрывали скепсиса на предмет астрологических соответствий уже в 1720-е гг., они оговаривали, что календарные даты кровопусканий суть «регула генеральные; нужда и закон пременяет, – тем не зри на нумеры и числа, где стоящим, но каждый в нужде себе да ищет помощи» (Месяцеслов на 1724 г.). О традиции медицинских рекомендаций в «Месяцесловах» см.: [Громбах 1953: 123–126].

 Хранится в собрании Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина (Москва). О популярности «Сатиры на врачей» можно судить по ее воспроизведению на гобеленах XVIII в. [Schadewalt et al. 1967: 201–202].

 Многочисленные примеры см.: [Zglinicki 1972]. См. также: [Schadewalt et al. 1967: 198–202 (Taf. 185, 186, 188); Starobinski 1982: 31–32].

 «Viver entre pessoas é repleto de aborrecimentos. Qualqer um que quiser evitálos devera embrenharse no deserto. Ali ele descobrita que a solidão é um aboricimento maior». В оригинале каламбур, обыгрывающий прямое и переносное значение глагола jeringar – «ставить клистир» и «досаждать».

 Присцилла Муллер отмечает идеологический подтекст этих рисунков, продиктованный обсуждением испанской конституции и надеждами на социальные реформы [Muller 1984: 111–112]. О «мотиве клистира» в политической сатире эпохи Просвещения: [Glendinning 1961: 115–120; Starobinski 1982: 31 ff].

 Слово «клистир» («клиштир») закрепляется в русском языке в ряду немецкоязычной медицинской терминологии («фельдшер», «флюс», «шрам», «вата» и др.) в начале XVIII в. См.: [Ivachnova, Ivachnov 2000: 32–33].

 О Теплове см.: [Безобразова 1914: 110–143]. Отметим, кстати, что Г. Н. Теплову принадлежат первые опыты русского романса – переложение на музыку стихотворений Сумарокова, Елагина и других поэтов [Булич 1916: 11–16; Римский-Корсаков 1927: 30–57].

 Пользуюсь примерами Элизы Малек из: [Małek 2001: 251].

 Сразу по написании комедия была поставлена в Эрмитажном театре и опубликована отдельным изданием [Арапов 1861: 119]. Комедия пользовалась успехом; Вольтер, не знавший о том, что ее автором является Екатерина, писал ей о появлении в России нового Мольера [Варнеке 1913: 251].

 Цит. по: [Горелова 2002].

 См., напр., предписание клизм, слабительных, терапевтической рвоты и кровопускания в: [Фроули 2001].

 См. также предисловие Лестера Кинга в: [Hoffmann 1971: I–XXVI].

 Об авторстве Ломоносова: [Громбах 1953: 129–130].

 Экспонаты из коллекции старинных клистиров воспроизведены в: [Bennion 1979: 170–176].

 О Брауне подробно: [Henkelmann 1981; Risse 1970: 45–51]. Русскоязычный читатель начала XIX в. мог узнать изложение теории Брауна по: [Шиферли 1804].

 Об интерпретации концепта «Lebenskraft» в истории медицины см.: [Lohft 1981: 101–112].

 Советский историк медицины полагает, что это «изобличает реакционную позицию его автора, убежденного, что простой народ не нуждается в квалифицированной врачебной помощи» [Громбах 1953: 94].

 Редкий пример критики кровопускания, исходящей в конце XVIII в. от врача, – анонимная статья «О кровопускании», опубликованная в 1792 г. в журнале «Санкт-Петербургские врачебные ведомости» (№ 2–4). Автор, вопреки бытующему мнению и осознаваемому им «огорчению» коллег, настаивает, что «кровопускание, вообще взятое, приносит более вреда, нежели пользы, и, выключая немногие только случаи, впрочем никогда предпринимаемо быть не должно». Возможно, что автором статьи был И. Г. Еллизен, сотрудничавший, судя по всему, в издании самого журнала [Георги 1794: 563; Громбах 1953: 197–198], известный масон, филантроп и, как многие масоны, убежденный апологет фармакопеи [Еллизен 1797]. О роли масонов в организации аптечного дела см.: [Вернадский 1917: 211–214]. О масонской и филантропической деятельности Еллизена: [Пыпин 1916: 400–406 Müller-Dietz 1995: 35–41].

 См. также: [Bennion 1979: 40–50].

 Вопрос о правильности лечения Пушкина остается предметом медицинских дискуссий до сих пор; см. напр.: [Журавский 2000]. В отличие от Журавского, И. Григович полагает, что лечение производилось правильно, хотя «примененная Н. Ф. Арендтом клизма вызвала у раненого шок и резко ухудшила его состояние. Врач, назначая клизму, не предполагал ранение крестцовой кости, а клизма была в то время одной из самых распространенных лечебных процедур при перитоните, который предполагался у Пушкина», пиявки (по 25 штук единовременно) также «ослабили состояние больного», но «для того времени применение пиявок являлось основным в лечении перитонита» [Григович 2003]. Сам Пушкин, кстати сказать, «прописал» пиявки лишившемуся чувств Дубровскому: «Уездный лекарь, по счастию не совершенный невежда, успел пустить ему кровь, приставить пиявки и шпанские мухи. К вечеру ему стало легче, больной пришел в память» [Пушкин 1937–1949: 172. Т. 8].

 «Пожалуй, наиболее пугающей проблемой, связанной с использованием пиявок, является их врожденная тяга переваривать пищу в темных и укромных местах. Без зоркого глаза врача или медсестры предприимчивая пиявка может забраться в рану или, что еще хуже, в рот пациента» [Adam 2001: 66].

 В. Набоков эмфатически риторизует негодование Шенрока, чтобы передать «до странности телесный характер его гения», и усматривает «что-то до ужаса символическое в пронзительной сцене, когда умирающий тщетно пытался скинуть чудовищные черные гроздья червей, присосавшихся к его ноздрям. Мы можем вообразить, что он чувствовал, если вспомним, что всю жизнь его донимало отвращение ко всему слизистому, ползучему, увертливому, причем это отвращение имело даже религиозную окраску» [Набоков 2000: 404, 406].

 Цит. по: [Барсуков 1890: 216]. Упомянутый Погодиным Е. О. Мухин – знаменитый врач, профессор Московского университета, автор одной из первых в России работ о холере: [Мухин 1830]. К 1880-м гг. неэффективность кровопускания при холере не вызывает сомнений: [Quain 1885: 111].

 См. также статьи в сб.: [Laboratory Revolution 1992].

 О спорах этого времени вокруг кровопускания: [Randolf 1935: 177]. Современный взгляд на терапевтическую пользу пиявок: [Minkin 1990: 4–6; Zhivoglyad 1998: 280–282; Стояновский 2002].

 В России в утверждении этого тезиса кардинальную роль сыграла деятельность Пироговского общества и развитие земской медицины [Vucinich 1970: 229; Заблудовский 1960: 347].

 В том же контексте клистир упоминается в первоначальном тексте «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Взяточник-лекарь пугает здесь мужиков тем, что будет лечить их от холеры, ставя им клистир. Мужики откупаются от лечения деньгами. Пассаж с этим анекдотом, как вполне скабрезным, будет вычеркнут цензором и не войдет в опубликованный текст произведения (напечатан в примечаниях к «Губернским очеркам» в: [Салтыков-Щедрин 1965: 523]).

 «Во второй трети XIX в. существовали по крайней мере три различные и взаимно несовместимые парадигмы: 1) механистическая концепция, нашедшая свое выражение в астрономии, в кинетической теории, в разнообразных моделях термодинамики, а также в биологических науках, в частности в медицине <…>; 2) концепция, связанная с изобретением независимой и феноменологической теории теплоты, которая в конце концов оказалась несовместимой с механикой; 3) концепция, неявно содержащаяся в электродинамике Фарадея и Максвелла, которая была разработана и освобождена от механистических элементов Герцем» [Фейерабенд 1986: 123].

 Ср.: [Haeser 1842: 22–34; Hess 1998: 11–30].

 Дэвидсон доказывает, впрочем, что и сама идея концептуальной схемы лишена последовательности: [Davidson 1974: 5–20].

 См., напр.: [Fähraeus 1960: 176–189].

 Подробнее о К. Биша и о научном значении его исследований см.: [Haigh 1984; King 1971: 263–296; Maulitz 1987]. См. также: [Фуко 1998: Гл. 8]. В начале XIX в. часто цитировались слова основателя французской школы терапии Ж. Н. Корвизара, написанные им о Ксавьере Биша Наполеону: «Никто не сделал так много и так хорошо за такое короткое время».

 Вестник Европы. 1803. Ч. 8. № 5, март. С. 44–46. На принадлежность перевода Карамзину указала О. Б. Кафанова [Кафанова 1991: 272].

 Fontenelle J. de. Recherches médico-legales sur l’incertitude des Signes de la mort, les dangers des inhumations précipitées, les moyens de constater les decès et de rappeler à la vie ceux qui sont en état de mort apparente. Paris, 1834.

 Кюхельбекер, полагавший, что Пушкин имел в виду Фонтенеля – автора «Разговоров», отмечал вместе с тем и диссонанс, вносимый его именем в список других упоминаемых Пушкиным имен: «Особенно мил Фонтенель с своими творениями в этой шутовской шутке». Строфу с именами читаемых Онегиным авторов Кюхельбекер считал «из худших» [Кюхельбекер 1929: 44].

 О Тиссо и его значении в истории медицины и идеологии см.: [Emch-Deriaz 1992].

 Еще до появления русского перевода книги Тиссо (1793) русскоязычный читатель мог познакомиться с его аргументацией по статье А. Бахерахта «О неумеренности в любострастии обоих полов», включенную в: [Бахерахт 1779].

 Убеждение в том, что онанизм может быть причиной сумасшествия, является общераспространенным вплоть до конца XIX в. Так, напри., из «Писем человека, сошедшего с ума» А. К. Шеллера-Михайлова выясняется, что в гимназии, оторванный от родных, герой увлекался «мелким развратцем», «который царствует нередко среди детей, запертых вместе, насмотревшихся на всякую закулисную семейную грязь дома, живущих среди развращенного городского населения» [Шеллер-Михайлов 1904: 538]. Учитывая, чем закончилась жизнь героя записок, занятия онанизмом не прошли для него даром. Известно, что Вагнер объяснял психическую болезнь Ницше также онанизмом; в длинном письме к лечившему Ницше доктору Айзеру (от 23 октября 1877 г.) Вагнер приводит ряд типичных, по его мнению, случаев умственных расстройств, ставших результатом занятия онанизмом, и советует Айзеру перво-наперво поговорить с Ницше «со всей серьезностью, не скрывая от него первичную причину его болезни» (цит. по: [Weiner 1995: 340]).

 Об Аттенгофере см.: [Scalabrin 1983].

 De l’Onanisme et des autres abus vénériens, considerés dans leur rapports avec la santé. Par le Docteur Leop Deslandes. Bruxelles, 1835.

 В последующих изданиях комментария Бродского этого замечания уже нет.

 В связи с интересом Евгения Онегина к Тиссо напомним попутно о давней статье психиатра И. Б. Галанта, объяснявшего особенности психологии А. С. Пушкина «гармоничной функцией обеих долей гипофиза», но считавшего, что поэт страдал гипертрофированным развитием половых желез – был «болезненным эротоманом гипергонадального типа» [Галант 1927: 43, 50].

 Пушкин купил книгу Галича сразу по ее появлении [Модзалевский 1988: 13].

 Оставленная Буяльским обширная коллекция анатомических и инъекционных препаратов, а также гипсовых посмертных масок хранится сегодня в музее Российской военно-медицинской академии в С.-Петербурге.

 О символической продуктивности романа Мэри Шелли в истории общественной и политической мысли Европы XIX в. см.: [Baldick 1987].

 Московский вестник. 1827. Ч. 3. С. 179–181. В 1834 г. в «Сыне Отечества», в статье «Об историческом романе во Франции и Англии», переведенной из «Revue Britannique», отмечалось: «У мистрис Шеллей есть романы, например Франкенштейн, которые очень стоят самых странных произведений французской литературы» (Сын Отечества. 1834. Ч. XLVI, № 51. С. 614).

 «Лорд Байрон и Шелли часто и подолгу беседовали, а я была их прилежным, но почти безмолвным слушателем. Однажды они обсуждали различные философские вопросы, в том числе секрет зарождения жизни и возможность когда-нибудь открыть его и воспроизвести. <…> Быть может, удастся оживить труп; явление гальванизма, казалось, позволяло на это надеяться; быть может, ученые научатся создавать отдельные органы, соединять их и вдыхать в них жизнь».

 Достоверность легенды и приоритет Гальвани в традиции опытов над лягушачьими лапками подвергаются сомнениям. С. Г. Бернатосян уверенно называет предшественниками Гальвани Яна Сваммердама, И. Зульцера и М. Кальдони [Бернатосян 1998: 79–81], что, однако, не отменяет главного – авторского радикализма Гальвани в объяснении соответствующих опытов.

 Bois-Reymond E. du. Untersuchungen über tierische Elektrizität. Berlin, 1848. Bd. I. S. 50. – Цит. по: [Даннеман 1938: 176]. В конце XIX в. Н. К. Михайловский увидел в теории гальванизма предвосхищение теоретических инноваций гегелевской философии: в обоих случаях мы имеем дело с поляризацией тождественно-взаимообратимых величин (положительный-отрицательный полюс – у Гальвани; тезис-антитезис – у Гегеля) и их продуктивным взаимодействием (электрический разряд, диалектика синтеза) [Михайловский 1900: 279–282]. Над этим сравнением посмеется Ленин: «Удивительное остроумие! С таким же успехом можно бы связать и г. Михайловского с китайским императором! Что отсюда следует, кроме того, что есть люди, которым доставляет удовольствие говорить вздор?!» [Ленин 1941: 146].

 Об успешном лечении ревматизма посредством «электрической машины» упоминает между прочим в своих воспоминаниях Е. П. Янькова [Рассказы бабушки 1989: 247].

 Подробная биография Кратценштейна и обзор современных ему исследований в области электричества и электротерапии: [Snorasson 1974; Kaiser 1977: 539–554].

 Во второй половине XVIII в. экспериментирование с электричеством ассоциировалось по преимуществу с различного рода «курьезами» – фокусами, машинами-автоматами, движущимися игрушками, и было нередким атрибутом салонного развлечения [Кудрявцев 1948: 242]. На гравюре XVIII в., воспроизведенной в книге П. С. Кудрявцева, галантные кавалеры демонстрируют опыты нарядным дамам. Лаборатория, как справедливо замечает А. И. Липкин, в этих случаях выступает элементом светского салона [Липкин 1999].

 См. также изданную ранее брошюру Джузеппе Маджи (Maggi) «Опыт о действиях электрической машины в разсуждении человеческого здравия» М.: Ф. Гиппиус, 1786. Об авторстве Маджи: [Громбах 1953: 50].

 См., напр.: [Benz 1989]. Религиозные аналогии на предмет электричества не исключаются, стоит заметить, и сегодня; так, например, современный физик-теоретик Лоуренс Фагг характеризует электромагнитную силу как естественно-научную аналогию Божественного присутствия: [Fagg 1999: 23].

 Подробнее см.: [Kipnis 1987: 107–142; Pera 1992].

 Автор ссылается на сохранившуюся записку с автографами Екатерины и Эпинуса и связывает ее появление со временем «балов, забав и карнавалов» и, конкретно, с игрою в фанты (?).

 Диафрагмальный нерв (phrenic nerve) иннервирует мышцы диафрагмы, отходит с обеих сторон шеи от шейного сплетения спинномозговых нервов к диафрагме, проходя ниже между легким и сердцем.

 Надежды на «животворную» силу электричества выразятся также в поиске аналогии между электричеством и самой жизнью. В 1814 г. на этой аналогии будет публично настаивать, в частности, один из ведущих английских хирургов и анатомов – Джон Абернети (Abernethy), с чем будет спорить его ученик, другой прославленный английский медик, Уильям Лоуренс [Temkin 1977: 347]. См. также: [Sleigh 1998: 219–248; Morus 1998].

 Друг просвещения. 1803. № 2. С. 161–163. Статьи перепечатаны из «Journal du Galvanisme». См. также: Вестник Европы. 1806. № 15. С. 199.

 Цит. по: Greenway J. «It’s Alive!»: The Revival of the Dead in Romantic Medicine.

 Заметим попутно, что вопреки распространенному убеждению гальванизация не препятствует, но, напротив, способствует разложению тканей – обстоятельство, заставившее в конечном счете отказаться от широкого использования гальванизма в практике врачевания (в начале XIX в. сфера терапевтического применения гальванизма простирается от расстройств слуха и мышечных болей до паралича и сумасшествия): [Pfeiffer 1985: 38–40].

 См. интерпретацию этого эпизода М. П. Алексеевым в статье «Пушкин и наука его времени» [Алексеев 1972: 95–99]. По Алексееву, в пушкинском упоминании гальванизма и вообще в описании предсмертной сцены в спальне графини «нет никакой таинственности, никаких намеков на французскую „неистовую словесность“: Германн не мог быть в ней начитан» [Алексеев 1972: 99]. Ссылка на (не)читающего Германна здесь особенно замечательна, – важно, однако, не то, что читал Германн, а что читал Пушкин и его современники. Тема «таинственных» экспериментов с «гальванизацией» покойников была, однако, привычной именно для произведений «неистового романтизма» (см. ее, в частности, в «бестселлере» 1830-х гг. – романе Ж. Жанена «Мертвый осел и обезглавленная женщина»: русский перевод: [Жанен 1831: 80]), становящихся популярными как раз ко времени появления «Пиковой дамы» (см.: [Виноградов 1929: 162–205]).

 См. пример аналогичного сравнения у Гюго: «Старик выпрямился в кресле, мертвенно-бледный, похожий на труп, поднявшийся под действием гальванического тока» (Отверженные. Гл. 7).

 Показательно появление работ о гальванизме, даже по названию «телесно» уравнивавших человека и животного, – см., напр.: Galvanische und elektrische Versuche an Menschen- und Thierkorpern. Frankfurt a. Main, 1804. О (пред)истории анатомо-физиологических опытов на лягушках, подразумевающих их уподобление человеку, см.: [Lindeboom 1975: 279 ff].

 Схожие представления известны и в европейском фольклоре: [Bächtold-Stäubli 1930/1931: 127–136].

 Первый русский перевод «Батрахомиомахии» был выполнен Ильей Копиевским и напечатан еще в 1700 г.: Притчи Эсоповы, на латинском и русском языке, их же Авиений стихами изобрази, совокупно же брань жаб и мышей Гомером древле описана со изрядными в обеих книгах лицами и с толкованием. В Амстердаме, лета 1700. Второй из известных переводов: Омирова Батрахомиомахия, то есть война мышей и лягушек, забавная поема. На российский язык переведена Васильем Рубаном. СПб., 1772 (2-е изд. – 1788 г.). Последующие переводы: Омирова брань лягушек и мышей. Перев. с греч. Алексея Огинского. СПб., 1812; Отрывок из Батрахомиомахии // Московский телеграф. 1826. Ч. IX, отд. 1. С. 108–111 (перевод Вилламова); Омирова Батрахомиомахия, или Война лягушек и мышей, переложенная в стихи. М., 1845 (переводчик – штабс-капитан Телегин. Перевод удостоился уничижительных рецензий «Отечественных записок» (1845. № 9. Отд. VI. С. 18) и «Современника» (1845. Т. 40. С. 106)). В 1880-е гг. вышло еще три перевода: переложение В. А. Воскресенского (Война мышей и лягушек. Забавная поэма Гомера. СПб., 1880); В. М. Краузе (Война мышей и лягушек. Омск, 1884) и И. Б. Христофорова (Батрахиомахия, или Война мышей и лягушек // Журнал министерства народного просвещения. 1886. № 8. С. 66–79).

 Загарин – псевдоним Л. И. Поливанова.

 Об исключительной популярности романов Гюго, и в частности «Собора Парижской Богоматери», в России 1830-х гг. см.: [Achinger 1991: 356–361; 380–387].

 Гробница (Из «Principes philosophiques de Veiss») // Вестник Европы. 1820. № 6, март. С. 98–103. В начале XIX в. «Философские, политические и моральные принципы» Вейса, откуда был взят отрывок для «Вестника Европы», были исключительно популярны в Европе. На русском языке сочинение Вейса было издано дважды: в С.-Петербурге в 1807 г. под заглавием «Начала философии» (в переводе Струговщикова) и в Москве в 1837 г. (в переводе Реслера).

 Об иконографическом «культе смерти» в Европе XVI–XVIII вв.: [Bilder der Todes 1970; Llewellyn 1991: 1500–1800; Арьес 1992] (иллюстрированное приложение к этой работе: [Aries 1983]).

 См. также каталог выставки: [Tanz der Toten-Todestanz 1998].

 В европейской культуре дискурсивные истоки последнего сравнения авторизованы, кстати сказать, уже Гераклитом: «Трупы на выброс – хуже дерьма» (76DK). В русской литературе XIX в. афоризм Гераклита едва ли не буквально перефразирует А. Сухово-Кобылин устами героя в «Смерти Тарелкина» (1868): «А что тело? – Навоз – потроха одни» [Сухово-Кобылин 1869: 419].

 Другие примеры: [Повести 1964: 43–46].

 Изображение и текст гравированы во второй половине XVIII в.

 Названный мотив – как в европейской, так и русской литературе – будет продуктивен и позже, см. его, напр., у Г. Гейне («Атта Тролль». Гл. 21), И. С. Тургенева (стихотворение «Черепа», 1878).

 Применительно к западноевропейской культуре: [Pörksen 1986: 245–260]. Литературные изображения «плясок смерти» дополняются художественными: см., напр.: карикатурный рисунок 1824 г. неизвестного художника, сохранившийся в имении Олениных Приютино: «Пляска со Смертью княгини Натальи Голицыной, прозванной la Princesse moustache, которая, проживши до 102 лет, в жестокой была претензии на Провидение за несправедливость, давши ей прожить так мало» (репродукция рисунка: [Оленина 1999]). Н. П. Голицына послужила А. С. Пушкину прототипом старой графини в «Пиковой даме».

 Оксюмороническую обратимость живого и мертвого в «Мертвых душах» замечательно описал Андрей Белый: [Белый 1934: 93, 191–192]. См. также: [Манн 1978: 28–74]. О возможном влиянии на Гоголя барочной эмблематики memento mori: [Shapiro 1984: 176–180]. У нас нет уверенности, что, давая своему роману название «Мертвые души», Гоголь не более чем вышучивал романтическое словоупотребление (например, строку «Мертва душа моя» из «Элегии» Баратынского). Обсессия Гоголя на теме смерти кажется слишком серьезной, чтобы увидеть в его «кладбищенской» терминологии только критику предшествующей традиции (см., впрочем: [Гончаров 1989: 25 и след.]). Если даже это и критика, то критика культуры, к которой принадлежал сам Гоголь [Смирнов 1994: 80].

 Поэтому, на мой взгляд, в исторической ретроспективе эпоха Просвещения может рассматриваться как отправная для идеологических и научных стратегий современной медицины, равно способствующей «виртуализации» человеческого тела и его медикализованному «присвоению». Жак Аттали описал роль соответствующих стратегий в современной медицине как реализацию «каннибалического порядка» идеологии. Развиваясь в направлении все большей специализации, медицина все в меньшей степени имеет дело с телом человека и все в большей – с его частями и знаками. В этом процессе означающее подменяет означаемое, тело уступает место протезу, человек отчуждается от тела и, соответственно, «поглощается» в качестве жизни-как-объекта, означенного и комбинируемого идеологией товара [Attali 1979].

 Подробнее о М. М. Биерон см.: [Boulinier 2001: 411–425]. О традиции воскового моделирования анатомических препаратов: [Lemire 1987].

 Впоследствии благодаря Оленину в Академии художеств был введен курс анатомии; при Оленине этот курс читал И. В. Буяльский. В XVIII в. в натурном классе «старой» Академии художеств (в доме И. И. Шувалова) преподавал анатом доктор М. Шенк [Семенова 1998: 68].

 Постижение природы, ведя к апофатическому озарению, дает, таким образом, дополнительные аргументы в обоснование гиперлогического знания и «правды» невыразимого [Иванов 1898: 389–393]. История восприятия шеллингианских идей в области эстетики позволяет поэтому, несомненно, с большей определенностью сформулировать экстенсивную тематизацию мотивов молчания в европейской и, в частности, русской литературе первой половины XIX в. (см.: [Богданов 1998]).

 О Велланском см.: [Филиппов 1894: 139 и след.; Левин 1895: № 26, 27, 28; Веселовский 1901: 6–19]. Г. Г. Шпет называет Велланского «первым проповедником идей Шеллинговой натурфилософии» [Шпет 1989: 133], а П. Н. Сакулин – «святым фанатиком натурфилософии» [Сакулин 1913: 131]. О Павлове см.: [Сакулин 1913: 115–127]. О восприятии и значении философии Шеллинга в русском обществе 1820–1830-х гг.: [Иванов-Разумник 1911: 248–254; Setschkareff 1939; Коyrе 1950: 137–152; Философия Шеллинга в России 1998].

 См. также: [Полевой 1888: 85–86].

 См. также: [Cornwell 1986: 91–114].

 Упоминаемый Одоевским Юстус Христиан фон Лодер (1753–1832) – немецкий врач и анатом, работавший в Москве и пользовавшийся широчайшей популярностью (о нем: [Müller-Dietz 1995: 72–79]). С именем Лодера фольклорная традиция связывает, кстати сказать, рус. слово «лодырь» – якобы так в просторечии называли пациентов возглавляемого Лодером военного госпиталя.

 «Isis» oder encyklopädische Zeitung von Oken. Jena, 1817. S. 985. – Цит. по: [Штейн 1927: 203].

 Врачом и мистиком был, в частности, пятигорский доктор Мейер, послуживший Лермонтову прототипом доктора Вернера в «Княжне Мэри». Известно об увлечениях Мейера де Местром и Сен-Мартеном [Сакулин 1913: 374]. В характеристике Лермонтова Вернер – «скептик и материалист, как почти все медики, а вместе с этим поэт» [Лермонтов 1957: 268]. В популяризации «медицинского мистицизма» в России заметную роль сыграло сочинение доктора Ястребцова, сочетавшее убеждение автора в зависимости пользы врачевания от твердости веры («Исповедь, или Собрание рассуждений доктора Ястребцова». СПб., 1841).

 Заметим, что общефилософская позиция Одоевского схожа с позицией Гёте, также отдавшего дань анатомическим исследованиям; см.: [Bardeleben 1892: 163–180].

 Отождествляя философию с медициной, а телесный «микрокосм» с природным «макрокосмом», Павлов бессознательно повторяет излюбленную уже масонами идею о соответствии человеческих «стихий» стихиям «внешней натуры». Риторика масонских трактатов конца XVIII в. буквально предвосхищает язык натурфилософии: «Никто не может быть истинным медиком, не сделавшись прежде истинным философом. Ибо из истинной философии почерпаются познания макрокосма, без основательного познания коих нельзя быть врачом. <…> Что происходит в микрокосме, то же самое творится в макрокосме» (Amor proximi. Л. 11, 16. – цит. по: [Вернадский 1917: 149, 212]. Среди подразумеваемых Павловым «врачей-эмпириков» следует, вероятно, видеть профессора Московского университета М. Я. Мудрова (слушавшего вместе с Велланским Шеллинга в Вюрцбурге в 1803 г.), профессора Московского университета и московского отделения Медико-хирургической академии И. Дядьковского и профессора Петербургской медико-хирургической академии К. Удена. Все названные медики (современники Павлова) были убежденными защитниками эмпирических методов в медицине и критиками шеллингианства и натурфилософии [Философия Шеллинга в России 1998: 346–350].

 Месмер пользовался вторым дополненным изданием книги Мида 1746 г. [Pattie 1956: 275–287].

 О Месмере и его учении подробнее см.: [Pattie 1994: Darnton 1964]. Собрание переводов сочинений Месмера на английский язык см.: [Mesmerism 1980].

 Сохранившийся baquet Месмера экспонируется в Музее истории медицины университета Клода-Бернара (ил. см.: L’ame au corps. Arts et sciences. 1793–1993 / Catalogue réalisé sous la direction de J. Clair. Callimar, 1994. P. 156–157).

 Цит. по: [Pattie 1994: 154–155].

 См., напр.: [Chertok 1973].

 Дилан Морган справедливо замечает, что «те, кто верят в энергетическую систему чакр и тому подобные манипуляции над телом, фактически гораздо ближе к идеям и практике Месмера, чем современные гипнотизеры» [Morgan 1994].

 Лафатер верил в существование магнетизма: [Luginbuhl-Weber 1995: 205–212].

 «Croyez et veuillez», «Volonté active vers le bien», «Croyance ferme en sa puissance», «Confiance entiere en l’employant» [Puységur 1809: 259].

 Хрестоматийным примером экспериментального «конструирования» сна явилось наблюдение Нудова, послужившее впоследствии отправным пунктом для исследований в том же направлении: одному спящему, лежавшему на спине с открытым ртом, влили в рот несколько капель воды; спящий перевернулся на живот и стал производить руками и ногами плавательные движения: ему приснилось, что он упал в воду и был вынужден спасаться вплавь. До издания своего трактата о сновидении Нудов опубликовал ряд научных и литературных работ в Санкт-Петербурге: «Учение о душе с медицинской точки зрения. Первый опыт» (Nudow H. Medicinische Selenlehre, erster Versuch. St. Petersburg, 1787), «Мысли о счастье и блаженстве» (Nudow H. Ideen über Glück und Glückselichkeit: Eine Einladungsschrift. St. Petersburg, 1788) и книгу стихов «Поэтические досуги» (Nudow H. Dichterische Launen, von Heinrich Nudow, Doctor und Professor in St. Petersburg, 1789). Об издателе этих книг см.: [Фафурин 2002].

 Н. Губкина называет автором этой (или другой одноименной?) пьесы придворного капельмейстера Карла Блюма [Губкина 2003: 129].

 Ганеман С. Органон рационального врачебного искусства. § 288 / Перев. В. Сорокина, под ред. А. Высочанского.

 Об истории гомеопатии в России см.: [Kastner 2000: 83–86].

 Немецкий оригинал: Versuch einer Darstellung des animalishen Magnetismus als Heimittel von Alexander Fred. Kluge. Vienna, 1811 (2-е изд. – 1815 г.).

 «Как в бдении мозг дезоксидируется, так во сне оксидируется» [Животный магнетизм 1818: 327].

 Русская старина. 1886. № 9. С. 550. М. И. Муравьев-Апостол состоял в масонской ложе Трех добродетелей; принят в нее он был тогда же, когда «стал знакомиться с магнетизмом», – в 1815 г., вышел из ложи в 1820 г. [Соколовская 1999: 162].

 Susini E. Lettres inédits de Franz von Baader. 4 partie. Paris, 1967. P. 136 (цит. по: [Азадовский 1999: 73]). В 1832 г. Баадер, убеждая Александра Тургенева о своих способностях в магнетизме, будет рассказывать, «как он разговаривал с чертями, выгоняя их из одной девушки: их было число 13, и она в сомнамбулизме сказала ему, что 13 часов будет possédée ими, что каждым будет она одержима час. <…> Разумеется, что Баадер исцелил девушку» [Азадовский 1999: 73].

 Сын Отечества. 1816. Ч. 28. № VII. С. 15.

 Сын Отечества. 1818. Ч. 43. С. 227.

 Хотя в постановке были заняты лучшие артисты театра (Злов, Самойлов, Климовский, Сандуновский, младшая Семенова), опера успеха не имела [Арапов 1861: 269]. Автор рецензии на оперу, опубликованной в «Сыне Отечества» (1818. № 8. С. 41), иронизировал, что «животный магнетизм в полном смысле совершил над зрителями свое действие».

 О четвертом возрождении магнетизма // Вестник Европы. 1824. № 5. С. 30–47.