Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры - стр. 89

. Н. Л. Бродский в первом издании своего комментария к «Евгению Онегину» отмечал, что интерес к Тиссо может быть как-то связан с самолечением героя от поразившей его болезни (8, XXXI–XXXII) [Бродский 1932: 172][241], этого же мнения придерживался Д. Чижевский [Pushkin 1953: 291]. Другие комментаторы пушкинского романа в упоминании о Тиссо какого-либо сюжетного целесообразия не усмотрели (хотя, как оговаривается С. Громбах, «в книгах Тиссо еще можно было бы предположить наличие целебных советов» [Громбах 1989: 86]). Между тем такое целесообразие исключить нельзя. Л. И. Вольперт, указавшая (вслед за В. Набоковым) на ряд интертекстуальных перекличек пушкинского романа с комедийной трилогией Бомарше, высказала предположение, что Пушкин (в библиотеке которого было шеститомное собрание сочинений Бомарше) [Модзалевский 1910: 155, № 588] мог вспомнить о Тиссо с оглядкой на предисловие к «Севильскому цирюльнику», приглашающее в театр зрителя, «довольного своим здоровьем <…> своею возлюбленною, своим обедом» (260). В том случае, если здоровье зрителя «подорвано», а «пищеварение расстроено», Бомарше советует ему «просмотреть образцовые труды Тиссо о воздержании» [Вольперт 1998]. При таком прочтении можно думать, что Онегин следует совету Бомарше буквально, – в то время как Фигаро нахваливает «крохотную ножку» Розины (298), Онегин тщетно гасит страсть, следуя унылым предписаниям швейцарского доктора. Ирония над тщетою онегинских усилий покажется при этом сильнее, коль скоро мы конкретизируем, о каком воздержании в данном случае идет речь. Если согласиться с О. Проскуриным, увидевшим намек на тему онанизма уже во второй главе романа (в поэтическом самопризнании Ленского о времени, проведенном вдали от возлюбленной Ольги: «Он пел те дальние страны, / Где долго в лоно тишины / Лились его живые слезы» [Проскурин 1999: 156–157]), то схожий намек в восьмой главе указывает на повторение схожих переживаний в схожей ситуации – ситуации, уподобляющей Онегина («Он <…> чуть с ума не своротил, / Или не сделался поэтом») Ленскому[242]. В том же контексте более объяснимым становится и упоминание Пушкиным о Биша. Онегин читает не Биша-гистопатолога, описавшего 21 тканевую структуру человеческого тела, а Биша – автора рассуждений (изложенных в 6-й, разрезанной Пушкиным главе «Физиологических исследований о жизни и смерти») на предмет страстей и их влияния на умственную (по Биша, «животную») и органическую жизнь.