Возлюбленная белого хищника - стр. 32
Он хочет жить. А я не хочу? Мне двадцать. В моем возрасте девушки бегают на свидания, веселятся в ночных клубах, устраивают вечеринки. У них простые заботы и простые мысли: платья, парни, экзамены. А я… я в тюрьме, похоронена заживо, молодость и все развлечения проходят мимо. Не так я представляла себе материнство. Думала, у меня будет любящая семья, ребенок как из рекламы детского питания — пухлощекий малыш, который улыбается и сладко спит всю ночь напролет. Реальность ударила меня кирпичом по лицу.
Прав был отец. Не стоило спешить с замужеством, но теперь сожалеть о чем-либо поздно. Сделанного не исправишь.
— Пока ребенок маленький, нас не разведут без твоего согласия, — сказал Хакон. — Но мне плевать. Домой я не вернусь. Можешь жить в моей квартире. Я не такой мудак, чтобы выгонять вас на улицу. И деньги тоже буду подбрасывать. — Он опустил взгляд, видимо, осознав, что поступает подло, и тихо добавил: — Прости.
Мне удалось сохранить лицо и не расплакаться перед этим лживым предателем и его силиконовой куклой. Слезы колючим комом застряли в горле. Я знала, что, если открою рот, вместе с обвинениями наружу хлынут безудержные рыдания, а потому молчала. Без единого слова, с гордо поднятой головой я развернулась и по узкому проходу между столиками направилась к двери. Один лишь бог знает, каких трудов мне стоило пройти эти несколько метров с прямой спиной. Меня душили обида и отчаяние, хотелось сгорбиться, обхватить себя руками в попытке утешить, но затылок жег презрительный взгляд блондинки, и я не желала казаться униженной и разбитой.
Сил моих хватило ненадолго. Ровно до угла здания. Дверь кафе захлопнулась за спиной — и по щекам побежали соленые дорожки слез, но я держалась. Медленно, на ватных ногах прошла мимо сверкающих на солнце витрин и в тесном тупике между магазинами расклеилась окончательно — опустилась прямо на грязный, заплеванный асфальт и зажала ладонью рот, чтобы не рыдать слишком громко.
За что? Он же обещал любить. Когда родители выгоняли меня из дома, он клялся и божился, что поддержит, что мы будем вместе и в горе, и в радости. Говорил, что ждет этого ребенка и рад моей внезапной беременности, пусть мы ее и не планировали.
Никому нельзя верить. Слова ничего не значат.
Даже раздавленная предательством мужа, я помнила о времени. Дочь надо было забрать из клиники, поэтому пришлось усилием воли взять себя в руки. Для матери больного ребенка страдания и жалость к самой себе — непозволительная роскошь. Ты не можешь переживать свое горе в кровати под теплым пледом или с ведром мороженного перед телевизором, целебный шопинг и задушевные разговоры с подругами-жилетками тебе тоже недоступны, плакаться некому и некогда, ты должна собраться и, растоптанная, с кровавой раной в груди бороться с трудностями.