Война по обе стороны экрана - стр. 19
Я всегда ношу в руке микрофон с ветрозащитой, на которой яркие буквы «Россия». Это сразу позволяет твоему собеседнику сформировать отношение к тебе.
Мы встречаем позитивное отношение? Безусловно да. С готовностью вешать флаги ДНР, рассказами, как нас – Россию – ждали все это время.
Мы встречаем негативное отношение? Тоже да, от человека с разбитой квартирой или погибшими близкими вполне естественно такое ожидать. И в этой среде, у больницы, оно было всяким – и безразличным, и в разной степени негативным, у некоторых выражено очень ярко. И здесь важно понимать одну простую вещь. Первые прорвавшиеся из Мариуполя беженцы рассказывали про «Азов» очень много. Как их разворачивали на блокпостах, как минировали дороги, как в итоге стреляли им вслед. А те, кто поехал из города позже, уже не встречали на своем пути азовцев, которым стало не до того, их начали сильно бить, и ничего не могут про них сказать. Но это не отменяет того, что они творили с беженцами первой волны. Они изнасиловали, избили, унизили не весь город и не у всех отобрали машины. И, соответственно, не все об этом могут рассказать, но те, с кем это случилось, рассказывают много, и ярко, и очень жутко.
В городе начали работать правозащитники именно по фиксации преступлений «Азова». И это нужная и важная работа, от некоторых рассказов и свидетельств стынет в жилах кровь. Социология на войне вещь невозможная, нельзя голосованием выбирать варианты ведения той или иной операции.
Она уже идет, и вашего или моего мнения спрашивать не будут. Преступники – националисты, все происходящее спровоцировали в первую очередь они, уже не говоря о том, что львиная доля бессмысленных разрушений нанесена их оружием. И сейчас артиллеристы их разносят уже на «Азовстали», не стесняясь, – в месте, где они получали зарплату от Ахметова. Колесо каких-то исторических закономерностей совершает свой оборот. Очень важно иметь четко и ясно выстроенную смысловую систему координат и не отступать от нее.
«Пойдем, покажу тебе пленного азовца…» – меня трогает за рукав Эдик.
Фойе больницы напоминает какую-то темную преисподнюю, через которую мы пробираемся за Эдиком, как на вокзале. К нему постоянно кто-то обращается, и он кому-то отвечает. Толпы людей, каждый со своей задачей, но не объединенные каким-то общим порядком никак. Все стены исписаны: «Мы в больнице возле рынка каждый день в 17:00, комната, дети – Устенко». В городе, как вы понимаете, нет ни связи, ни электричества. «Папа Кулик Александр, стой завтра на видном месте». «Максим, мы в кардиологии – Левины». «Таня, мы уехали. Белосарайка». «Битюгов Герман и Калинины – Володарск – Россия».