Воспрянь от рабства. Автобиография - стр. 6

Сказать, что мистер Вашингтон снискал благодарность всех думающих белых южан, – значит сказать, что при работе над серьезной конструктивной задачей он проявил величайшую житейскую мудрость, ибо ни один план по развитию вольноотпущенников не смог бы увенчаться успехом, если бы противоречил мнению южан. Заручиться поддержкой южан и оказывать вляние на формирование их мнения было неотъемлемой частью работы Букера Вашингтона. Он настолько хорошо справился с этой сложной задачей, что заслужил искреннее и глубокое уважение Юга. Однажды мистер Вашингтон сказал мне, что помнит тот день, и вспоминает его с благодарностью, когда стал относиться к белому южанину так же, как он относится к белому северянину. Это – добрый знак для нашей общей страны, что настало время, когда мистера Вашингтона и его работу стали так же высоко ценить на Юге, как и в любой части Союза. Я думаю, что ни одному нашему современнику не удалось добиться более значительного успеха; и это стало возможным благодаря высоким моральных принципам и волевому характеру человека, который оказал огромную услугу нации.

Я родился рабом на плантации в округе Франклин, штат Вирджиния. Точного места и времени своего рождения я не знаю, но где-то и когда-то я должен был появиться на свет. Насколько мне удалось узнать, это случилось неподалеку от почтового отделения под названием «Гейлс Форд»* в 1858 или 1859 году. Я не знаю ни месяца, ни дня моего рождения. Мои самые ранние воспоминания – это плантация и кварталы рабов – последние были частью плантации, где находились хижины невольников.

Моя жизнь началась посреди самого убогого, запущенного и удручающего окружения, но не потому, что мои хозяева были особенно жестоки по сравнению с другими, напротив, они отнюдь не были такими. Я родился в типичной негритянской хижине, площадью четырнадцать на шестнадцать квадратных футов, и жил там с матерью, братом и сестрой вплоть до окончания Гражданской войны*, когда всех нас объявили свободными.

О своем происхождении я практически ничего не знаю. Когда я жил в квартале рабов, да и позднее тоже, я слышал, как цветные люди шепотом рассказывали о пытках, которым подвергались рабы, и в том числе, несомненно, мои предки по материнской линии, пока рабовладельческий корабль вез их из Африки в Америку. Из своей семьи я не знал никого, кроме матери. Но у нее, насколько мне известно, были сводный брат и сводная сестра. Во времена рабства семейной истории и семейным архивам не придавали большого значения, по крайней мере в семьях чернокожих. Моя мать, по всей видимости, приглянулась какому-то плантатору, который впоследствии стал моим и ее хозяином. Когда она пополнила ряды рабов на плантации, это привлекло не больше внимания, чем покупка новой лошади или коровы. О своем отце я знаю еще меньше, чем о своей матери. Даже его имени я не знаю. Ходили слухи, что он был белым человеком, который жил на одной из близлежащих плантаций. Кем бы ни был мой отец, он ни капельки не интересовался мной и не принимал участия в моем воспитании, но я не виню его в этом. Он просто был еще одной несчастной жертвой института, который в то время, к несчастью, был навязан ему страной.