Воспоминания о жизни и деяниях Яшки, прозванного Орфаном. Том 2 - стр. 15

И она замолчала, опуская глаза.

– Бог справедлив, – начала она после паузы с плачем, – он должен покарать виновного. Если я заслужила, пусть меня казнит, но и тот… тот… должен искупить… и ребёнок греха не может быть счастливым, – прибавила она.

Силы её покинули, она закачалась и упала на лавку у стены. Устремила на меня глаза.

– Ты слуга на дворе? – спросила она. – Унижаешься? Без имени?

– Не жалуюсь, – сказал я, – судьбу мою переношу и не требую её перемены.

– Хотя тебе и мне другая следовала, – шепнула она. – Но Бог так хотел, благословенна воля Его.

Она вытерла глаза и начала лихорадочно быстро говорить:

– Я не должна была тебя видеть, но хотела этого ещё раз. Скажи, что я могу для тебя сделать? Хочу исправить то, что судьба испортила.

– Я ничего не желаю, – ответил я взволнованно. – Позвольте мне только видеть вас и приобрести ваше сердце… Я сирота.

– Нет! Нет! – воскликнула она. – Это было бы утешением для меня, а я искуплению жизнь отдала. Монашкой я быть недостойна; то, что это облачение мне позволили надеть, для меня милосердие, но от света должна отказаться и забыть. Я хотела это моё покаяние сделать гласным, открытым, обвинить себя, покрыть себя стыдом. Но семья, но все, кто ней связан, не допустят этого… запрут… Они сильные… Упрекали меня в безумии, – сказала она тихо. – Да… могли бы в нём обвинить.

Она заломила руки, из её глаз катились слёзы. Среди этого набожного расположения искупления были всплески земных воспоминаний и чувств, которые не могли с ним согласоваться.

В раскаянии и смирении коренилось ещё непогасшее чувство мести.

Подумав, она встала с лавки, лицо её нахмурилось.

– Я хочу хоть частично исправить несправедливость судьбы, – сказала она, – у меня есть состояние, перепишу его на тебя, пусть люди говорят, что хотят; мне всё равно… Я имею право распоряжаться моей собственностью, но ты должен покинуть двор, отказаться от этой службы.

Мне не нужно было долго раздумывать, чтобы бесповоротно отказаться от этого подарка. Я хотел поцеловать ей руку; она вырвала её.

– Не могу принять этого, – сказал я. – Тогда бы открылось, кто я, ты обвиняла бы себя, а с собой соучастника, ты бросила бы его и себя в добычу людским языкам и злости.

– Пусть меня грызут! – воскликнула она. – Я этого хочу, поэтому я явно приношу покаяние. Хочу, чтобы на меня все указывали пальцем.

– А я по жизни должен был бы ходить с этим пятном, – сказал я, – которого с моего лица ничто бы стереть не могло. Сейчас зовусь сиротой, тогда я должен был бы взять обидное прозвище. Хотите этого своему ребёнку?