Воспитанник Шао. Том 2. Книга судеб - стр. 56
Девушка была тиха, неприметна, и Рус ее даже как-то почти и не видел.
– Рус.
Монах посмотрел на нее.
– Купи мне, пожалуйста, какое-нибудь платье.
Что-то кольнуло у него в груди, и он уже внимательней вгляделся в Дину.
– Купим. Пойдем вместе. Мне как раз нужно завтра в центр.
– Только хорошее, – уже смелее проговорила девушка, но почему-то потупив взор.
– Дина, завтра ты сама выберешь себе платье.
Ее тихое, скромное обаяние трогало его. Она всегда молчала, выполняла в приюте работы младшей няньки. Хотя здесь дети почти все делали сами. Дина подняла глаза. Столько в ее очах было молчаливой просьбы и покорной грусти, что Рус, даже зная, что в любом случае выполнит ее просьбу, поторопился еще раз успокоить, чтобы не видеть на ее лице детского страдания.
– Бабушки экономят. Они боятся, что ты скоро уйдешь, и мы снова будем вести полуголодный образ жизни. Я уже взрослая, а работу найти не могу. Воровать не хочу.
Рус не знал, что можно сказать на эти слова. Он столько видел за эти годы в Южной Америке детских трагедий, столько, страданий, что готов был все деньги мира отдать им, лишь бы не видеть, не слышать детских слез и слов.
– Дина, не думай ни о чем. Завтра мы обязательно сходим в город. Надо посетить кое-какие районы, ты поможешь мне. С тобой ко мне полицейские не будут привязываться.
Глаза девочки засияли, она захлопала в ладоши, весело вскочила и убежала.
Глава седьмая
Раздосадованный Динстон понуро сидел в недостроенном холле большой фазенды с более чем хмурым и злым Скорцени. Перед ним находился уже не тот легендарный громила, любимчик фюрера, Отто Скорцени с гордым и холодным взглядом стопроцентного арийца. Бутылка традиционного шнапса – одно из немногих оставшихся удовольствий старого диверсанта. Тонко нарезанный бекон, небольшая свора псов охотничьих пород, телевизор и…и старые тяжелые думы, пустые надежды на несвершившиеся мечтания. Да и какой человек с большим прошлым не мечтает даже тогда, когда ему завтра уже туда… Больной, убогий человек. Но мысль есть мысль. Она не убиваема, не уничтожаема, не исчезаема, не истощаема. Если, конечно, не в больной голове деградирующей личности. Она в поисках лучшего из того, что ей известно и лучшего из того, что имеется. А если и не известно, все равно мечтает, ищет. И это уже не от выдуманной, холодной, совсем не эмоциональной материи. Это от чего-то далекого, всевышнего. Он, оно так заботится, чтобы его паства всегда надеялась и жила ожиданиями светлого, лучшего, вечного. Может это лучшее и есть тот потусторонний мир, о котором хором твердят попы всех без исключений религий. Но не дано об этом знать человеку при жизни на этом свете. Иначе без мечты, без надежды жизнь превратится в пресный отхожий водоемчик. Тогда уж лучше смерть, небытие. Так спокойнее. И мысль, страждущая и хнычущая, тебя не потревожит.