Воскресшие боги (Леонардо да Винчи) - стр. 88
Ему хотелось убежать; она не пробуждала в нем никакого сострадания, ибо в самом унижении, в отчаянии была слишком горда и прекрасна, похожа на величавую героиню трагедии.
– Яснейшая мадонна, успокойтесь. Его величество сделает все, что можно, для вас и для вашего супруга, мессира Жан-Галеасса, – молвил кардинал вежливо и холодно, с оттенком покровительства, произнося имя герцога по-французски.
Герцогиня оглянулась на Бриссоне, внимательно посмотрела в лицо королю и вдруг, как будто теперь только поняла, с кем говорит, умолкла.
Уродливый, смешной и жалкий, стоял он перед ней с открытыми, как у маленьких детей, толстыми губами, с бессмысленной, напряженной и растерянной улыбкой, выкатив огромные белесоватые глаза.
«Я – у ног этого заморыша, слабоумца, я – внучка Фердинанда Арагонского!»
Встала; бледные щеки ее вспыхнули. Король чувствовал, что необходимо сказать что-то, как-нибудь выйти из молчания. Он сделал отчаянное усилие, задергал плечом, заморгал глазами и, пролепетав только свое обычное: «А? А? Что такое?» – заикнулся, безнадежно махнул рукой и умолк.
Герцогиня смерила его глазами с нескрываемым презрением. Карл опустил голову, уничтоженный.
– Бриссоне, пойдем, пойдем… что ли… А?..
Пажи распахнули двери. Карл вошел в комнату герцога.
Ставни были открыты. Тихий свет осеннего вечера падал в окно сквозь высокие золотые вершины парка.
Король подошел к постели больного, назвал его двоюродным братцем – mon cousin и спросил о здоровье.
Джан-Галеаццо ответил с такою приветливою улыбкою, что Карлу тотчас сделалось легче, смущение прошло, и он мало-помалу успокоился.
– Господь да пошлет победу вашему величеству, государь! – сказал, между прочим, герцог. – Когда вы будете в Иерусалиме, у Гроба Господня, помолитесь и за мою бедную душу, ибо к тому времени я…
– Ах, нет, нет, братец, как можно, что вы это? Зачем? – перебил его король. – Бог милостив. Вы поправитесь… Мы еще вместе в поход пойдем, с нечестивыми турками повоюем, вот помяните слово мое! А? Что?..
Джан-Галеаццо покачал головой:
– Нет, куда уж мне!
И, посмотрев прямо в глаза королю глубоким испытующим взором, прибавил:
– Когда я умру, государь, не покиньте моего мальчика, Франческо, а также Изабеллу; она несчастная – нет у нее никого на свете…
– Ах ты, Господи, Господи! – воскликнул Карл в неожиданном, сильном волнении; толстые губы его дрогнули, углы их опустились, и, словно внезапным внутренним светом, лицо озарилось необычайной добротою.
Он быстро наклонился к больному и, обняв его с порывистою нежностью, пролепетал:
– Братец мой, миленький!.. Бедный ты мой, бедненький!..