Вошь на гребешке - стр. 30
– Сейчас тебе оттяпаю, если язык не проглотишь, – не оборачиваясь, пообещала Черна. Отделила весь корень и бросила в подпол. Там опасно зашуршало, толкнулось в пол, обозначив трещину, но унялось. – Он спас всех вас! А что тебе и прочим ведомо о злом деле, и ведомо ли хоть что, пусть выясняет Тэра. Ну, давай пацан, дыши. Скоро явится солнышко, пуховое, как твоя дурная голова. Дыши.
Худенький даритель дудочки теперь был ничуть не похож на себя из благополучного вчерашнего дня. Кожа синюшная, губы землистые, тело враз высохло, исхудало. Нет в нем веса, нет силы. Да и самой жизни – одна капля, последняя. Волосы сбились в грязный ком, прилипли ко лбу потными прядями. Руки сделались тоньше прутиков, всякая косточка на виду. Черна вздрогнула: сбоку сунулась хозяйка дома, осмысленно глянула на сына, погладила дрожащей рукой по щеке.
– Выживет, – строго приказала мирозданию Черна, прекрасно понимая, что права приказывать у нее нет. Зато упрямство-то имеется. В избытке.
– Лес позовет его, – испуганным шепотом обозначила женщина новую беду, еще не сбывшуюся.
– Что с того? – зевнула Черна, принимая у хозяйки стеганное из клоков одеяло и кутая пацана. – Он человек, ему решать, какой зов нужный, а какой ложный. Может, наконец-то выявится у нас хоть один толковый лесник47.
Мальчик закашлялся, скрючился в складках одеяла. Снова притих, но дыхание теперь вернулось и было ровным, постоянным, а это уже немало после приключившегося. Старик покряхтел, готовя для высказывания многочисленные дурные приметы и понятные ему прямо теперь грядущие беды – но припомнил, что грозит болтуну после первого же слова. Черна, как знают все в окрестностях, неукоснительно исполняет обещания. Даже данные сгоряча.
Веки пацана дрогнули, медленно, будто нехотя, создали щель и допустили к глазам слабый свет двух лучин и масляной лампы, зажигаемой лишь в важные вечера и опасные ночи. Черна выругалась, не зная определенно, как относиться к переменам. Глаза у мальчика стали серыми, корни вытянули всю их небесную синеву. Всю радость беззаботного детства…
– Я виноват, – голос был тише лиственного шепота. – Чужой подарок тебе дал. Плохой, ведь чуял, он жег руку холодом.
– Зачем полез в подпол?
– Корни просил о важном, больше было некого будить и звать, – еще тише выдохнул мальчишка.
Едва ли хоть кто-то, кроме Черны, разобрал сказанное: она и сама поняла лишь потому, что знала ответ заранее, собрав его из осколков воспоминаний о минувшем дне, из домыслов и примеченных странностей.
– Что ты пообещал лесу? – спросила Черна.