Ворожея - стр. 9
Я крякнул.
– Всю жизнь, что ли, учиться? Это ж как?
– А хоть бы и всю жизнь. Иль ты думаешь, что я не училась? Еще раз скажу – учусь. Вот с тобой говорю и учусь. И скажу тебе – спасибо. Кое-чему научил меня – ведьму старую. Но повторю: люби людей и будь к ним милосерден, тогда многое поймешь.
Сижу я, пытаюсь бабку понять, а мысли, будто дробь свинцовая в голове, так и пересыпаются. С хрустом! Бурчу: «Ничего я не думаю», а про себя: «Завела бодягу – возлюбите ближнего, подставь правую ягодицу, если пнули тебя в левую». А бабка Василиса опять смеется:
– И верно, к чему думать? Это ж – трудно! – На ходики глянула. – Одиннадцатый уже! На заре вставать! Давай-ка стелиться.
Думаю, и где она меня положит? Печка не годится. Сундук – один, бабкин. На мосту прохладно и полка жесткая. И кем я завтра встану? Колдунья же она! А Василиса со стола убрала, ко мне поворачивается и спрашивает:
– На сеновале ляжешь или в горнице на сундуке?
Про себя она ничего не говорит. Может, она вообще не спит? Слыхал я будто колдуны с открытыми глазами спят… проверять не хотел.
– На сеновале, – отвечаю, а про себя думаю: там безопаснее, и чего мне мыслишка глумливая в голову влезла: «Жалко, что у нее дочки или внучки нет. Сейчас бы погреться на сеновале – в самый раз!». Однако бабка Василиса ничего не сказала. То ли не стала мысли мои читать, то ли деликатность проявила. Не знаю.
Дала она мне наволочку, одеяльце шерстяное, солдатское… и провела с лампой на двор, показала, где сеновал. Я набил наволочку свежим сеном, укрылся одеяльцем, как шинелькой, и провалился в глубокий сон.
Сны снились… не то чтоб страшные, но какие-то странные, тревожные. Мама приснилась, отец, погибший на войне. Я его и не помню. Но точно знаю – это отец снился. Ничего они не говорили, только смотрели. Не на меня, друг на друга… словно давно не виделись и насмотреться не могли, а меня будто и не видели. Потом оба исчезли.
И совсем под утро, помню, что-то необыкновенное снилось и не так чтобы приятное, лица, животные, и все ходят куда-то. То ли хороводом, то ли в направлении, но я не понял… потом уже что-то еще снилось, не помню. Вдруг слышу Василисин голос: «Просыпайся!». Будто и не спал.
С сеновала слез, студеной водой из бочки глаза промыл – и в горницу. А там опять серые стены, стол колченогий, книги нигде не видно. Рыжий котяра на табуретке дремлет, даже ухом не повел на мои шаги.
А у стола, на скамейке, сидит ветхая старушенция, не та баба-яга, а совсем дряхлая… нос подбородка касается, голова трясется и непонятно, в чем душа держится. Я ей: