Ворожея - стр. 10
– Доброе утро, баушка, а где же бабка Василиса?
Затряслась она, захихикала…
– А я это, – говорит, – или не признал, с кем вчера чай пил да ватрушки нахваливал?
Тут у меня сердце и дало такую серию экстрасистол, аж в макушке отразилось. Голос вроде бы тот же, но со скрипом уже.
Вот и выходит – не верь глазам своим! Я хоть и комсомолец, а от страха перекрестился. Ничего – бабка осталась бабкой. Взяла она меня за руку и жалобно так просит:
– Милок, ты прости меня. Срок мой подходит. Приезжай на Крестовоздвиженье.
(Будто я знаю, когда это?) Она поясняет:
– Двадцать седьмого сентября по-новому. Я тебе передам кое-что… гостинец приготовлю. Только обязательно приезжай, не опаздывай. Одна ведь я!
Ну, что сказать? Пообещал.
И засуетился я что-то, да еще меня в район в этот день опять вызвали.
В общем, вспомнил я о Крестовоздвиженье и обещании, когда услыхал колокола.
Бабку, мимо идущую, спрашиваю – почему звон? Она и сказала.
Меня будто током прошибло. Обещал же! А куда теперь? Уже вечер…
Думаю, ладно, может, завтра к ней поеду? Велика важность!
Да вот что-то изнутри толкало меня. «Езжай! Обещал же!»
И, как назло, ни одной попутки.
Смотрю, подвода, вроде как без дела. Я к мужику:
– Отвези, будь человеком! Срочное дело!
– А что случилось? – любопытно ему, вишь!
– Вызов у меня, к бабке Василисе. Срочный!
Мужик аж с лица спал. Помрачнел. Я ему:
– Мне быстрей надо… Вызов очень срочный!
А он словно нарочно как вареный. И чем больше я его тороплю, тем он медлительнее и медлительнее…
Наконец, посулил я ему бутылку купить, пол-литра! Так он, пока я из сельмага две чекушки не принес, не шевельнулся.
Пока он лошадь не докормил, не допоил, мы не поехали. В деревню вкатили уже глубокой ночью, по темноте!
Я с подводы соскочил, побёг напрямик через огороды, задами! Мужик сразу на разворот и давай нахлестывать! Хорошо, луна полная, как фонарь. Да сам не знаю, чем мне еще светило, как я ноги там не переломал?
Подошел, а дом ведьмы еще страшней, чем в первый раз.
У меня часы «Победа» от дядьки-фронтовика остались, там стрелки светятся, я только перешагнул порог, и стрелки на полуночи – раз, сошлись. Кончилось «Крестовоздвиженье»! У меня будто колокол в башке – БАМ!
В горнице вижу: лежит бабка Василиса на лавке, руки на животе сложила, на груди у нее книга, а на книге – кот сидит. Ровно статуэтка. Я про себя даже не подумал, что бабке тяжело дышать, должно быть.
Глазищи кота в темноте светятся.
С неба луна одним лучом засвечивает в дом.
Бабка лежит желтая, восковая, не шелохнется.
Умерла, что ли?
А она говорит, не открывая рта и вообще не шевелясь.