Воровка сердца - стр. 34
- Ну и как ощущения? Нравится быть хозяином? Чувствуете власть в своих руках? Одним лишь приказом вы теперь вольны остановить сердце другого человека. Наверное…уникальная в своем роде вещь.
Мне было плевать. Уж лучше попрощаться с жизнью чем снова возвращаться в этот бесконечный кошмар наяву. Почему преступление против человечности совершил его высочество, а жалкая все равно я?
Принц Филипп вздрогнул. Усмешка слетела с его лица будто ее там никогда и не было. Не верю. Человек, словно игрушку вертящий рабскую печать, не может испытывать неловкость и вину.
Так и есть. Его высочество после минутного помутнения взял себя в руки и приказал, вкладывая в слова дарованную печатью силу:
- Покажи настоящую себя.
Я чувствовала, как меняются против воли черты лица и выскальзывают из низкого пучка на свободу пряди, струясь вниз по спине длинным водопадом. Прикрыла глаза, не желая видеть лицо забавляющегося мужчины. Обличить перед незнакомцем свое истинное лицо, для меня, той, кто меняет маски по щелчку пальцев, было все равно что оголиться целиком.
Какое будущее ждать, что мне теперь искать в ожидании нового дня…У меня и раньше было немного того, что бы можно было назвать своим. А теперь и собственная жизнь, и судьба были мне неподвластны.
Филипп шумно выдохнул.
- Посмотри на меня.
Это было последним, что мне хотелось. Правую руку в том месте, где теперь отображалось рабское клеймо, ошпарило огнем. Если бы кто-нибудь мог ему сопротивляться в этот момент, скажите, как. Я тихо всхлипнула, поднимая голову.
Его высочество ошалело таращился на хрупкую девицу, стоящую перед ним на коленях. Я не могла увидеть себя со стороны, но прекрасно представляла, что видел перед собой он. Правильные черты лица, курносый носик и пухлые приоткрытые губы, которые успела искусать до крови. Если бы не травмированный навсегда правый глаз, то меня бы, наверное, можно было бы назвать красавицей.
Собственные волосы были гораздо длиннее волос служанки. Золотое серебро, словно залитые лучами заснеженные вершины высоких гор, как любила приговаривать Макси, отговаривая меня от очередного приступа желания взять ножницы и отрезать копну по плечи.
К счастью, может из-за неловкости или из-за вдалбливаемых с младенчества манер, он не спросил о том, что случилось с моим правым глазом, который, в отличии от его соседа вместе со зрачком и радужкой заволокло белесой пеленой, а тонкая кожа вокруг него выглядела как затянувшийся после ожога старый шрам. По своей воле я бы ни за что не сняла с него чары. Даже рядом с Макси я накладывала на уродство на своем лице иллюзию. Но приказ есть приказ, а с рабским клеймом на теле ему невозможно не подчиниться.