Ворон. Сыны грома - стр. 24

Арнвид деловито кивнул. Все с надеждой устремили голодные взоры на повара, а Кинетрит посмотрела на меня и улыбнулась, отчего у меня в животе будто сапсан расправил крылья.

– Ты весь грязный, Ворон, – проговорила она, оглядывая меня. Мой язык прилип к небу, потому я только кивнул и глупо улыбнулся. – Пожалуй, это можно поправить; ведь если ты заметил, вон там есть капелька воды, – Кинетрит кивнула в сторону океана, который был гладок, как лист чеканного золота: лишь у самого края воды пенились ленивые волны. – Надеюсь, этого хватит, чтобы тебя отмыть. – Она коснулась пальцем моей щеки. – Похоже, грязь на тебе старше, чем Улаф.

Кинетрит взяла меня под руку и повела к морю, не обращая внимания на викингов, которые принялись перемигиваться и подталкивать друг друга.

– Ты все еще носишь эти перья, – сказала она, когда я стягивал башмаки. – Я не ждала, что ты будешь таскать их вечно. Это же была просто шутка.

Я, словно оправдываясь, пожал плечами:

– Они мне нравятся.

Тень улыбки коснулась губ и щек Кинетрит. Я шагнул в море.

– Раздевайся, если все это к тебе не приросло, – сказала она, кивком указывая на мои штаны и рубаху. – А то перепачкаешь океан так, что в него никто уже не сможет войти.

Сняв рубашку, я бросил ее рядом с башмаками и улыбнулся. Кинетрит ответила мне каменным взглядом, каким матери награждают своих сорванцов, прежде чем предоставить ореховому пруту высказать остальное.

– Все снимать? – спросил я.

– А что, когда море холодное, викинги купаются в одежде?

– Викинги вообще не купаются, – сказал я, хотя это не было правдой.

Мы умывали лица и расчесывали волосы по утрам. Если удавалось, мыли руки перед едой. И купались, но тогда, когда английские девушки не стояли тут же и не взвешивали нас взглядом, как товар на весах. Кинетрит закатила глаза.

– Не надо меня торопить, женщина, – пробормотал я, отстегивая булавку. Под взором прекрасной англичанки мои пальцы стали неловкими и слушались меня так плохо, словно принадлежали не мне. – Отвернись, – сказал я.

– Отвернусь, если отвернешься и ты, – ответила она, лукаво приподняв одну бровь, и мое сердце вдруг забилось в груди, как рыба в ивовом садке.

Потому что Кинетрит начала раздеваться.

Делая вид, что не слышу свистков и улюлюканья, я как попало бросил одежду и кольчугу на песок и в чем мать родила пошел к воде. Я знал, что свистят не мне: Кинетрит тоже была раздета – почти совсем. Соприкоснувшись с водой, нижняя сорочка стала прозрачной, и сквозь нее проступил темный треугольничек волос внизу живота. На груди просвечивали заостренные соски. Позволив себе на несколько мгновений задержать на них взгляд, я нырнул и вскоре вынырнул, сморкаясь и по-собачьи тряся волосами.