Вологодское разорение - стр. 15

Духовная власть прежде была сильней воеводской, но по причине военного времени воинские начальники настолько укрепили свое положение, что иные стали считать себя выше епископов. Князья церкви были недовольны: слыхано ли дело! Но ратная сила была в руках воевод, священству оставалось только влиять на их дела словом и грозить, в случае чего, божьей карой.

Сильвестр принял знаменитого воеводу ласково. Он был наслышан о его героическом прошлом. До вологодского служения, еще будучи епископом Корельским, во время войны со шведами Сильвестр тоже сидел в осаде и едва не попал в плен. Он гордился этим, считал, что знает не хуже иного воеводы, как защитить город от нападения недругов. Архиепископ понимал, что здесь на посту воинского начальника нужна сильная рука, не чета пьянице Ваньке Одоевскому.

Дьяк Истома Захарьевич Карташов был мужик тертый, в приказных делах знал толк, понимал: главное – это вовремя доложить наверх, чтобы там приняли решение или хотя бы дали указание насчет дела, иначе, не ровен черед, сам окажешься виноват.

За плечами у него была служба в различных Московских разрядах, куда он попал еще при царе Дмитрии Ивановиче, том самом первом Лжедмитрии, и где сумел зарекомендовать себя надежным и исполнительным служакой. Дьячья должность в Вологде была для него не только ответственным постом, но и своеобразной ступенькой в карьере. В случае успеха Ополчения ему виделась прямая дорога в Москву руководить каким-либо приказом. Поэтому в Вологде дьяк правил службу с великим радением и тщанием, стараясь, чтобы все доходные статьи были исполнены, «как бы государевой казне прибыльнее было».

Его не смущало, что все вологодские доходы поступали не избранному царю, королевичу Владиславу, а его противникам, ярославскому «Совету всея земли». С кем городская власть, тот и радетель за государственные интересы.

Через его приказную избу широким потоком шли разнообразные дела, которые дьяк расписывал по принадлежности к решению. Все, что касалось хозяйства, правил сам, военные вопросы докладывал воеводе. Часто бывало, что податели челобитных обращались не по адресу: им бы к архиерею идти, а они сюда, в приказную избу. Поэтому часть явок отписывалась для решения в другие места. Уже тогда бюрократия в Московском государстве имела большую силу, и назначение дьяков, как и воевод, было вопросом политическим. Среди разбора разных жалоб и ходатайств Карташов обратил внимание на явку одной посадской жонки. Подьячий Ларион доложил дьяку о приходе беспокойной бабы, которой то ли привиделось, то ли приснилось, что град Вологда в опасности.