Во имя Науки! Убийства, пытки, шпионаж и многое другое - стр. 20

Дефо оказался не единственным, кто обращался к жизни Дампира за творческим вдохновением. Джонатан Свифт воспользовался его историями для «Путешествий Гулливера», а Сэмюэл Тейлор Кольридж – для создания «Поэмы о старом моряке». Возможно, самый влиятельный, поклонник Дампира, Чарлз – Чарлз Дарвин – даже взял с собой его книги на борт «Бигля» в знаменательное плавание 1830-х годов. Дарвин посмеивался над рискованными подвигами своего предшественника-пирата и называл его в своих записках «стариной Дампиром», но важнее то, что Дарвин изучал описания видов и подвидов, сделанные Дампиром, и размышлял над его характеристиками таких мест, как Галапагосские острова, практически используя его книги как путеводитель. Возможно, без старого пирата Дарвин никогда бы не стал Дарвином.

Но если авторы приключенческих романов и ученые всегда были готовы прощать Дампира, современные джорджи фишеры его терпеть не могут. В начале 1900-х годов в родном городе Дампира обсуждался вопрос о размещении памятной таблички в его честь. Один благочестивый гражданин заявил, что «этого пирата и негодяя давно надо было повесить» (sic!). Критики нашего времени идут еще дальше. Они заявляют, что научные достижения Дампира, сколь бы ни были значительными, просто прокладывали дорогу колониализму и, следовательно, являются преступлением перед человечеством.

Надо признать, и то и другое имеет смысл. Дампир был подонком и выдающейся личностью, мерзавцем и образцом для подражания. Его работы внесли вклад в развитие многих областей науки, существовавших в то время, – в навигацию, метеорологию, зоологию, ботанику, – и одновременно он совершал недостойные поступки. Как заметил один биограф, «Дефо, Свифт и все прочие обязаны Дампиру не только как ролевой модели. Не погрешив против истины, можно сказать, что они обязаны этому человеку всем духом нового времени».

Увы, новое время принесло с собой новые злодеяния – в частности, рабство. На первый взгляд между наукой и рабством мало общего. Но они оказались важнейшими силами при формировании современного мира, историки начинают признавать их взаимовлияние – и с этим неприятным фактом нам приходится жить.

В октябре 1771 года англичанин Генри Смитмен отправился в Сьерра-Леоне, имея все основания надеяться, что экспедиция окажется триумфальной. Ему было двадцать девять лет – прекрасный возраст для натуралиста: достаточно зрелый, чтобы иметь опыт, и достаточно юный, чтобы любить приключения. А с учетом того, какие в те годы привозили в Англию со всего света диковинные образцы флоры и фауны – орангутангов и жуков-голиафов, венерину мухоловку и «летучих кошко-обезьян» (т. е. белок-летяг), – у него были большие надежды, что и его в Африке ждут великие открытия.