Вниз по великой реке - стр. 34
Пожалуй, это получится очень большая накидка. Мы уже долго сидим на старой мельнице, и хотя я тку очень плотно и красиво, до конца истории еще далеко. И все равно я наверняка закончу ее задолго до того, как Робин поправится. Она с каждым днем становится все раздражительнее, а лицо у нее совершенно восковое. Мне очень трудно сохранять терпение, когда я общаюсь с сестрой. Потому и занимаюсь ткачеством. Сперва, когда дядя Кестрел привез мне мой ткацкий станок, прялку и шерсть, я чуть не прыгала от нетерпения, и мне казалось, будто дело движется чересчур медленно. Надо было сперва спрясть шерсть и натянуть на станок нити основы. И даже когда я наконец-то принялась ткать, первое предложение заняло у меня чуть ли не половину утра. Но потом мне пришла мысль, как ускорить дело. Я размещаю первую часть узора по местам, потом распределяю нитки, закрепляю их – а сама размышляю над следующей строчкой. К тому времени, как справляюсь с одной полосой, зачастую у меня в уме складываются следующие две-три. И так продвигаюсь вперед все быстрее и быстрее, сменяю нити да стучу челноком. А на станке вырастает наша история.
Мы проплыли через второе озеро и вновь оказались на широкой мутной Реке. Тут я обнаружила, что обеими руками вцепилась в Единого. Даже не помню, когда это я успела его схватить, но держала так крепко, что руки замерзли и онемели. Робин, белая как мел, лежала на Младшем. А Утенок, конечно же, сжимал в руках Леди.
– Почему ты не дал ее Гуллу? – крикнула я на Утенка.
– Она ему не нужна! – угрюмо отозвался он.
Гулл выглядел совершенно умиротворенно. Он спокойно лежал, закрыв глаза, как будто ничего не произошло. А вот Утенок не желал униматься.
– А мне нужна! Она теплая, и я знаю, что с ней нам ничего не грозит.
– Конечно, она будет теплая, раз ты все время прижимаешь ее к себе! – рявкнула я. – Смотри не изотри ее в гладкую чурку!
– Танакви, прекрати – устало оборвала Робин. – Лучше посмотри, что у нас осталось из еды.
Мы так и не нашли подходящего места, чтобы причалить. Река раскинулась между холмами примерно на милю. С обеих сторон из воды торчали крыши домов и амбаров. Мы было подумали, не пристать ли к первой попавшейся крыше, – но когда мы к ней подплыли, из-за трубы вылезли два старика и принялись осыпать нас оскорблениями. Они приняли нас за варваров. Мы подняли парус и поплыли дальше. Перекусывать пришлось на ходу. И вообще было очень обидно. Гулл опять не стал есть. Он лишь повторял: «Хорошо, что мы плывем дальше!»
Но плыли мы не слишком-то хорошо. Река повернула, и ветер подул с севера, нам навстречу. Приходилось постоянно лавировать. Частенько мы обнаруживали, что плывем прямиком на крышу затопленного дома, – и все эти дома были либо сожжены, либо разрушены. Всю дорогу нас преследовал запах гари. По берегам Реки на холмах виднелись обугленные развалины домов, сожженные стога сена и черные, уничтоженные огнем леса. Даже там, где деревья вроде бы выжили, почки на них не раскрывались. Мы как будто приплыли обратно в зиму. Правда, кое-где виднелись поля, вспаханные вопреки войне, но таких мест оказалось не много. А почва на них была странно красной, как будто самой земле нанесли рану.