Вид с метромоста (сборник) - стр. 62
Иду обратно.
Только сейчас соображаю, что наверху, там, откуда я спустился, меня ждет жена.
В коридоре меня нагоняют и обгоняют школьники. Первоклассники, наверное. И первоклассницы тоже. Они идут колонной по четыре, попарно взявшись за руки. Мальчик-девочка, мальчик-девочка. Я сзади вижу детские нежные затылки, с расчесанными надвое и заплетенными в косички-бублики волосами у девочек, с подстриженными машинкой шейными ложбинками у мальчиков.
Дети поют чистыми и звонкими голосами, как Большой детский хор Всесоюзного радио и телевидения:
Уходят, скрываются за поворотом.
Я иду по коридору. Там в низких шкафах стоят толстые красные книги. Издалека похожи на «КПСС в резолюциях» – было такое многотомное издание красного цвета.
Между книгами торчат бумажки, на них написано от руки – сто семьдесят руб.
То есть это распродажа.
Подхожу ближе. Нет, это не «КПСС в резолюциях», а школьные выпускные альбомы. Их очень много.
Рядом на старой школьной банкетке – деревянной, поверху обитой дерматином – сидит женщина лет сорока, модно и дорого одетая, отлично причесанная, ухоженная и довольно красивая, надо признать. Прикрыв лицо руками – поставив ладони домиком над бровями, – она хохочет. У нее вздрагивают плечи.
Наверное, ее рассмешила эта хулиганско-патриотическая песенка, которую дети пели своими ангельскими голосами.
– Смешно! – говорю я, подойдя к ней совсем близко.
– Ужасно! – говорит она, открыв лицо. Я вижу, что она плачет. Сначала мне кажется, что ее от смеха прошибла слеза, но потом понимаю, что она плачет всерьез.
– Ужасно! – рыдает она. – Здесь продаются наши выпускные альбомы. Мой альбом в том числе, вот! – она вытаскивает его с полки. – За сто семьдесят рублей, вы понимаете? Просто за копейки! Каждый сможет купить мой выпускной альбом! И увидеть меня! Какая я была в первом классе! Какая я была в седьмом на физкультуре! Какая я была чудесная, стройная, милая! Каждый может сравнить с тем, во что я теперь превратилась! Ужасно!
Я смотрю на нее. Теперь она выглядит просто отлично. Наверное, думаю я, лучше, чем тогда, когда она была юным существом в маечке, с бантиком на макушке.
– Не покупайте мой альбом! – умоляет она. – Не открывайте его! Поклянитесь! Клянетесь?
– Клянусь, клянусь, – говорю я.
И вот в этот самый миг я вдруг понял, кто был мой умерший друг, и вся его жизнь, и наша с ним дружба за секунду пронеслась передо мною.
Но когда проснулся – напрочь забыл. Но на всякий случай проверил нагрудные карманы своих пиджаков. Думал, вот так сумею вспомнить. Нет. Не вспомнил.