Ветер в ивах - стр. 17
Чудесное время, им было о чём вспоминать! Перед ними проходили бесчисленные и такие живые сцены!
Торжественное шествие разворачивалось на берегах реки. Первым выступал пурпурный дербенник, роняя пышные спутанные локоны на зеркальную гладь, а та смеялась ему в ответ. Не отставал от него мечтательный и нежный кипрей, как розовое облако на закате. Синие, сиреневые, белые колокольчики спешили встать в строй. Когда же на сцену выходил застенчивый, неторопливый шиповник, все знали, что наступил июнь, как будто возвестили о нём, сплетаясь в гавот, торжественные аккорды струнных, и не хватало лишь одного: влюблённого пастушка, что одарил бы любовью речную нимфу, или принца, который поцелуем разбудил бы спящее лето. Являлась, наконец, в янтарном камзоле улыбчивая ароматная таволга, занимала своё место в кругу друзей, и можно было начинать игру.
И – ах – какие игры тогда начинались! Сонные зверьки, укрывшись в норах от ветра и барабанящего в двери дождя, припоминали утренний холодок за час до восхода, белый неподвижный туман над гладкой водой, резкий озноб первого прыжка в воду, первую пробежку вдоль берега и лучезарное преображение воздуха, воды и земли, когда солнце снова сияло в небе, и серое делалось золотым, и краски и цвета, родившись заново, наполняли землю.
Они переживали заново дремотные сиесты в полдневный зной, глубоко, в зелёном разнотравье, куда солнечные лучи пробивались лишь каплями и пятнами; вспоминали купание и греблю, прогулки по пыльным тропам и желтеющим полям и, наконец, долгие прохладные вечера, когда подводились итоги дня, завязывались новые дружбы и составлялись планы на завтра.
Много разговоров велось в короткие зимние дни, когда зверьки собирались у огня.
Всё же у Крота оставалось немало свободного времени.
Однажды, когда Крыс в своём кресле перед очагом дремал и в полусне перебирал неудачные рифмы, Крот решил дойти в одиночку до Дикой Чащи и, может быть, свести знакомство с Барсуком.
То был холодный день с нависающим стальным небом. Земля вокруг была голая и безлиственная, и, выйдя из тёплой норы на морозный воздух, он подумал, что никогда ещё не проникал его взгляд так далеко и глубоко, как в этот зимний день, когда природа, погрузившись в ежегодную спячку, казалось, сбросила с себя все одежды. Подлески, ложбины, овраги и косогоры, летом таинственно укрытые листвою, теперь были выставлены напоказ и словно извинялись за временную нищую наготу и просили обождать, пока они вновь, как прежде, воспрянут в буйном маскараде, обманут его старыми трюками, затянут в старую круговерть. В этом было уныние, но была и бодрость, и даже радость. Крот радовался тому, что ему нравился этот мир в его суровом неприкрашенном виде, без мишуры и маскировки. Он не тосковал ни по тёплым клеверам, ни по играм в цветущих травах. Зелёные живые изгороди и волнующаяся стена буков и вязов были слишком далеко в прошлом, и он с лёгким сердцем пустился бежать к Дикой Чаще, лежавшей перед ним молча и грозно, как чёрный риф посреди тихого южного моря.