Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - стр. 43

Но на украинском можно было говорить австрийским подданным, гости из Галиции и Буковины этим правом и воспользовались. «Галичане говорили плавно, красиво и свободно»[161], – вспоминал Владимир Короленко. А русским подданным на малороссийском говорить было нельзя.

И вот на трибуну вышла худенькая девушка в соломенной шляпке, двадцатисемилетняя Ольга Андриевская. Будущая украинская революционерка в те годы служила в статистическом бюро Черниговской земской управы да еще играла в любительской театральной труппе. Она начала свою речь по-украински:

– Шановні панове![162]

Трегубов, как будто очнувшись, неожиданно прервал ее: нельзя читать приветствие на малороссийском. Ольга замолчала, зал затих на мгновение, но уже собравшиеся украинцы потребовали читать приветствие дальше. Однако «городской голова с перекошенным от испуганного усердия лицом, сославшись на какой-то никому не известный приказ администрации, тотчас же запретил чтение адресов»[163].

Начинался скандал. Украинцы хоть и знали о старых, но пока еще никем не отмененных запретах, надеялись на халатность и либерализм российских властей. Надеялись и на их разум. В самом деле, нельзя же запретить говорить по-украински на празднике, посвященном основоположнику украинской литературы? Будь на месте Трегубова хитрый чиновник-либерал или просто человек с дипломатическими способностями, он легко избежал бы конфликта. Но Трегубов, по воспоминаниям полтавского журналиста Дмитрия Иваненко, был прежде всего ревностный служака: «Инициативы в нем не было, но исполнитель он был идеальный». Он умел ладить с начальством, потому что имел свойство «идти туда, куда его посылали <…>, делать то, что требовали»[164]. Владимир Короленко был строже. По его словам, Трегубов был «…человек почтенный, но до комизма бесхарактерный и трусливый»[165]. Коль скоро ограничения на малороссийскую речь, на малороссийское слово еще действовали, специального указания начальство дать не успело, Виктор Павлович и оказался волей-неволей в роли держиморды.

Между тем скандал продолжался. На сцену поднялся харьковский адвокат Михновский, пожалуй, самый радикальный украинский националист в то время.

Из книги Анатоля Костенко «Леся Украинка»:

«– Господин председатель, у меня тоже украинский текст. Мне тоже не разрешите зачитать?

– И вам, и всем – кому бы то ни было – запрещено!

– Хорошо, я подчиняюсь вашей власти, подчиняюсь силе, но, зная, что это самочинство и произвол, требую внести ваш постыдный запрет в протокол заседания и дать мне выписку из него, чтобы я имел возможность обжаловать в сенате.