. Эти слова вполне подтверждаются записями бесед Андропова с членами руководства Венгерской партии трудящихся (ВПТ). Встречавшиеся с советским послом функционеры не только систематически информировали его о ситуации в стране. Весной 1956 года, когда внутри партии разгорелась острая борьба за власть, к послу по традиции, сложившейся еще при Сталине (и обусловленной характером отношений между СССР и странами Восточной Европы), все чаще обращались за советом даже по вопросам сугубо внутренним. Зная, насколько весомо мнение посла соседней великой державы, Андропов, как правило, не решался давать какие-либо конкретные рекомендации без предварительного согласования с Москвой. Так произошло, например, 7 мая 1956 года во время его беседы с членом Политбюро Иштваном Ковачем, который на волне XX съезда КПСС возглавил созданную под давлением партийного актива комиссию по делу бывшего министра обороны Михая Фаркаша, причастного к организации «дела Ласло Райка» и других репрессивных акций конца 1940-х – начала 1950-х годов и избранного на роль «козла отпущения». Ковач довольно неожиданно спросил у посла совета, надо ли привлекать Фаркаша к суду – компрометирующих его материалов было собрано к этому времени вполне достаточно. Андропов доносил в МИД, что «уклонился от ответа, сказав лишь то, что дело Фаркаша, по его мнению, следовало бы расследовать так, чтобы от этого укрепился авторитет партии и ее руководства среди венгерского народа»
[19]. Проблема, собственно, состояла в том, насколько результаты работы комиссии угрожают положению Ракоши, запятнанного причастностью к репрессиям не в меньшей мере, чем Фаркаш. Решать же вопрос о дальнейшей поддержке Москвой первого секретаря ЦК ВПТ могло только самое высокое кремлевское руководство.
Личные качества, несомненно, накладывают отпечаток на деятельность любого дипломата, тем более важно их учитывать, когда речь идет об Андропове, при всей своей осмотрительности человека крайне честолюбивого, амбициозного и обладавшего всеми данными для заметного возвышения по ступеням служебной лестницы. Однако распорядиться своими личными качествами любой дипломат мог только в рамках принципиальной политической линии, направленной на утверждение в Восточной Европе советского проекта как универсального и образцового. Следование этой линии и строгое выполнение указаний, поступавших из центра, не означало, конечно, что послы никогда не превышали своих полномочий и не вмешивались, ссылаясь на мнение КПСС, во внутренние дела стран «народной демократии». Иной раз это вызывало жалобы, на которые в Москве считали нужным реагировать. Так, в 1954 года после жалобы польского лидера Болеслава Берута посол СССР в Польше Г. М. Попов был отозван из Варшавы и подвергся резкой критике Н. С. Хрущева на июльском пленуме ЦК КПСС 1955 года за нетактичное вмешательство в дела ПОРП, иногда доходившее до оскорбительных выпадов в адрес ее руководителей.
