Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972 - стр. 57

– Сегодня в 2 часа переехал через итал<ьянскую> границу; багаж осмотрели поверхностно, и пошлины не взяли, даже за чай. Все эти осмотры, пересадки и вообще дорога вовсе не так страшны, как мне казалось раньше. За Веною познакомился в вагоне с молодым иезуитом, к<о>т<орый> знает и нем<ецкий>, и итал<ьянский> яз<ык> и тоже едет в Рим; теперь едем вместе; и он выручает меня, где нужно. Впрочем, и я сам смело говорю по-итал<ьянски> и, оказывается, могу объяснить все, что мне нужно, даже комплименты выслушиваю[194].

Начиная от Понтеббы, где таможенные чиновники даже не осматривали багажа, а только открыли чемоданы и поставили кресты мелом, вместо чистых немецких построек пошли дома с обвалившейся штукатуркой, в живописных позах спящие итальянцы, виноградники, грязь, красивые дети. Кондукторы на станции не звонят, а кричат: один partenza, а другой pronti (готово). Но природа лучше всякой попытки вообразить красивое место. Горы становятся диче, огромнее, между ними бегут быстрые потоки голубые, с розовой полосой посередине, от каменистого дна. Первое время просто дуреешь: 26 туннелей сразу, на секунду выскочишь, увидишь спереди красноватые желтые горы с туманными шапками, сзади розовые, воздушные, которые невольно принимаешь за облака, только неподвижные, – и вот опять в темный туннель, где мигают по сторонам какие-то огоньки (факелы, что ли). Но вот кончились туннели, горы расступаются шире и шире (день был серый, краски заката пропали), и наконец мы в долине, мелькают живописные городки и деревни, и наконец, чтобы дать покой утомившимся глазам, спадает южная ночь, без звезд и луны, но не наша белая, а темно-темно-серая. Перед самой Венецией с полчаса поезд идет по дамбе, с обеих сторон море[195].