Великий ветер - стр. 63
– И все-таки проза лучше, чем пьеса. Проза все-таки остается… Хотя и пьеса остается, если ее напечатать, а не просто поставить на сцене… Помнится, вы как-то сказали, что Толстой не считал, что «Войной и миром» оправдал свою жизнь…Неправда… «Войной и миром» оправдал. И когда умирал, то «Войну и мир» вспоминал, а не то, как пробовал пахать и косить. Мы с вами «Войну и мир» не напишем… Хотя вы, как знать, может, и напишете… А может быть, и нет… А если напишете, то она может быть уже никому не нужна… А может быть, ее невозможно написать… Чтобы слепить кувшин, нужна глина… А когда нет глины… Из мусора не слепишь кувшин… Это только стихи могут расти из сора… Как утверждала та же Ахматова… Вы, может быть, и могли бы написать эту самую «Войну и мир»… А я…
«Неужели сейчас опять припомнит, что Анна Ахматова держала его, ребенком, на коленях и это единственное его достижение в жизни», – невольно подумал я.
– Наверное, боитесь, что начну рассказывать, как Анна Ахматова держала меня в детстве на коленях, и меня мучает, что это все, чего я добился в жизни? – словно прочитав мои мысли, сказал Кучаев. – А я даже не помню, как она держала меня на коленях… Так рассказывали… Ахматову помню, но смутно… Старая толстая женщина… А я… Что я… Не захотел ишачить на производстве инженером… Мол, могу писать… Вымучивать остроумие… Кривляться не хуже, чем некоторые сыны Израиля… Завидую евреям… Им не жалко эту страну… У них есть родина… И мне не жалко эту страну, но у меня нет родины… Мне некуда уехать… Если только в Германию… У вас есть родина… По крайней мере, мне почему-то так кажется… Вы производите впечатление человека, у которого есть родина… А я советский человек, а никогда советским не был, потому что не хотел им быть, а больше мне быть некем… Тогда кто я… Кем мне быть…
Казалось, Кучаев совсем опьянел. Но тут к нам подсела толстая рыжая женщина. Обращаясь ко мне, она назвала свое имя. По ее интонации я понял, что она вместе с Кучаевым. Кучаев, словно стряхнув опьянение, представил меня и добавил: «Настоящий писатель», – словно подчеркивая, что сам он писатель ненастоящий. Толстая рыжая женщина понимающе и успокаивающе улыбнулась Кучаеву, словно говоря: «Ты тоже настоящий писатель, вот увидишь». Потом она сказала:
– Нам пора, Андрюша.
Кучаев послушно поднялся, и они пошли к выходу. Кучаев даже не попрощался со мной, он все-таки был сильно выпивши, но у входа вдруг обернулся и как-то неожиданно весело помахал мне рукой.
XVIII
О «войне и мире»
Время приближалось к обеду. Я подошел к буфетной стойке и заказал порцию китайской лапши быстрого приготовления. Буфетчица сказала, что скоро привезут комплексные обеды. Но я не стал ожидать, взял лапшу, сел за столик рядом с тем столиком, на котором остались пустой графинчик из-под водки и порция китайской лапши – ею не стал закусывать Кучаев, – и начал есть свою порцию лапши.