Размер шрифта
-
+

Великие и мелкие - стр. 6

Через три часа, в чистом белье, посвежевший, с ясной головой, Фёдор Михайлович направлялся к дому. Город уже давно проснулся, и навстречу ему попадались то кухаркины дети, то офицеры в длинных шинелях, то бедная девушка, бредущая по Фонтанке, то тощий студент с топором подмышкой, словом… «Вот вам клоп, – думал Достоевский. – Один, два, ну три – это ещё куда ни шло, ещё можно перетерпеть. Но десятки уже сводят человека с ума. Вся жизнь от этой мелкой сволочи летит к чёрту! Так и в России: сотню-другую этих горлопанов, революционеров-нигилистов, сброд, не помнящий родства, ещё можно раздавить, убрать подальше, припугнуть, – а если их тыщи? Вся страна начнёт чесаться. День с ночью перепутается – тогда беда! Скорей, скорей к столу! Надо начинать немедленно».

И, чтобы не забыть, он свернул в ближайшую подворотню, вынул из кармана серебряный карандашик, оглянулся и печатными буквами написал на серой штукатурке проходного двора: «БЕСЫ».

Александр Герцен, Николай Огарёв

Ящерица Lacertilia

По старому московскому обычаю, прокусив друг другу мочку уха, обливаясь слезами и кровью, весной 1827 года на Воробьёвых горах обнявшись стояли два молодых человека – Саша Герцен и Коля Огарёв. Плача и целуя друг друга, они поклялись в вечной дружбе и служении всему возвышенному и благородному. Весенний ветерок остужал их воспалённые лица, и дорога впереди казалась яркой и бесконечной. Но, спустившись с горы, они сразу убедились, что жизнь вокруг абсолютно несовершенна и что их задача – её изменить.

Первое знаменательное событие во славу свободы совершил Огарёв. После смерти батюшки, получив колоссальное наследство, он стал мультимиллионером, владельцем громадных пространств, тысяч крестьян, десятков деревень, лесов, полей и рек. Коленька Огарёв решил купить всем крестьянам хорошие книги, ботинки, приличные пальто, галстуки и запонки и дать всем вольную. Крестьяне плакали и умоляли барина не губить их и оставить всё по-старому. Но в страсти к свободе Огарёв был непреклонен! Специально вызванные казаки срывали с мужиков лапти, натягивали на несчастных штиблеты, вязали им на шею банты и галстуки и силой гнали к барину за «вольной грамотой». Детей старше семи лет переодевали в мундирчики, похожие на гимназические, и давали в одну руку таблицу умножения, а в другую – тульский пряник. Стоны баб и плач детей не смущали Огарёва. Он знал, что путь к новой жизни непрост!

Свои «вольные» мужики тут же заложили или скурили в самокрутках и снова оказались там же, где были. А вот Коля Огарёв половину состояния уже потерял. Разочаровавшись в России, он решил уехать в просвещённую Европу. В это время Александр Иванович Герцен интенсивно работал над вопросами теоретическими. Ума он был выдающегося. Сам Белинский пророчил ему место в «Истории» Карамзина. Огарёв из-за границы писал ему: «Сашенька, приезжай! Если тебе нужны деньги, то ещё есть, правда, Кропоткин уже много взял и не отдаёт…»

Страница 6