Ведро молока от измены - стр. 6
– Мам, – я дернула подбородком в сторону человека, и мама обернулась. Ойкнула, шагнула к нему и официально поприветствовала:
– Здравствуйте, Иван Павлович, прошу, идёмте со мной. Участковый наш Петр подозреваемого охраняет, а я вас отвезу прямо туда.
Иван Павлович коротко кивнул.
– Доча, ты уж сама до дома доберись, а я скоро буду. – Мама снова улыбнулась мне, затем села в папину ниву, а мне пришлось с чемоданом в телегу влезать.
Поздоровалась я с женщинами, сидевшими в телеге, обнялась. Баба Шура Клопова носом зашмыгала, меня увидев, но быстро успокоилась, подслеповатыми черными глазами наблюдая за тем, как грузчики самолёт разгружают.
За глаза бабу Шуру кличут «Клопихой», побаиваются, поскольку в нашей деревне она занимает «вакансию» местной колдуньи. В каждой деревне есть своя колдунья. Подробнее о том, на чем она специализировалась, я еще расскажу.
Улыбались женщины, посмеивались, а сами так и стреляли глазами по сумочке моей от китайского Джорджа Армани. Надо сказать, хорошая у меня сумочка, настолько хорошая, что если бы оригинальная сумочка от Армани увидела эту подделку, то сама себя подделкой почувствовала и по швам бы от стыда разошлась. Разглядывали мои рваные джинсы, задерживались взглядом на смарт-часах. Ей-богу, будто зверушка я какая.
– А ты, стало быть, в Москве живешь? – спросила меня Ксюнька Куприянова, – женщина тридцати лет, довольно высокого роста, широкая в плечах и с большими мужскими ладонями.
– Живу, – растерянно ответила я. В голове у меня не выходил образ Светки.
– И что? Как там в Москве-то? – подхватила беседу востроглазая, маленькая Галка Рябинина, – бессменная продавщица в местном сельпо. По сути, коллега моя.
– СтоИт. Че ей будет? – ответила вместо меня тётка Маша Шамова и залилась хохотом, да таким задорным, что все женщины в телеге прыснули.
Смотрю я на них: они смеются, в бока друг друга толкают, и нет дела им до Светки, подружки моей.
– Пензию–то привезли? – подала голос баба Шура. – А? Глашка?
Глашка это я. Точнее, Аглая. Все меня в Москве Аглаей называют, и лишь только здесь я превращаюсь обратно в Глашку.
– Не знаю, баб Шур, – пожала я плечами.
Баба Шура недовольно зыркнула на меня и грубо сказала:
– Почто не знашь? Мать-то твоя в администрации сидит. Все вы должны знать.
«Все вы должны знать», – прям с нажимом сказала. А с чего бы? Не на почте же моя мать сидит. Логичнее ведь работника почты спросить. Так я и сказала:
– У Виталинки спросить надо.
Виталинка, – женщина лет сорока, уж как двадцать лет работница почты.
– У–у–у, когда только эту пигалицу уволють, – тихо проговорила баба Шура и, завидев Виталину, топчущуюся у самолета, довольно вежливо спросила: – Виталиночка, золотце, пензию привезли?