Ведь - стр. 13

Увидев ее танцующую, уже тогда интуитивно я вопросил: что здесь от Бога и что от дьявола и может ли божественное проявляться без дьяволова? Этот вопрос потом стал для меня основным вопросом всей истории человечества. Но то, что в эту маленькую мускулистую женщину был помещен не просто талант, а гений, не составляло для меня сомнения.

Случалось, она танцевала для меня. Тогда она говорила мне: «Для тебя! Только!» Но я уверен, она танцевала не для меня и не для себя, а когда выступала в концертах – не для зрителей, она танцевала для какого-то духа, демона или ангела, а может быть, и вместе с ним. Она не просто ввергала себя в поток музыки или тишины, она вверяла музыке или тишине свою жизнь. И если в музыке была смерть – умирала и она. Ее тело в такие минуты представляло собой нескончаемое и неповторимое преображение одних форм в другие…. Впрочем, это было уже не тело, а иная субстанция живой материи, не женщина, не человек, а нечто само в себе существующее и по своим законам живущее.

То, что Юлия не имела такой известности или, лучше сказать, популярности у широкого зрителя, какую имели в свое время знаменитые наши балерины, было недоразумением. Но нет человеческих судеб без недоразумений.

Я знал о ней лишь то, что она ушла из академического театра после какого-то скандала и с тех пор выступала с сольными концертными программами. Ее партнером стал малоизвестный танцовщик по имени Витольд, которого она при мне всегда называла Кисой. Когда она представила нас друг другу, я поначалу подумал, что он лет на пятнадцать моложе ее, – гладкая кожа его лица словно не ведала прикосновения бритвы, а голос был грудным и тихим. Но оказалось, что они с Юлией почти одного возраста. Думаю, он держался за нее по двум причинам: во-первых, не обладая никаким особенным даром, он мог поставить свою фамилию рядом с ее фамилией на одной афише и такими же крупными буквами, во-вторых, выступая с нею, он прилично зарабатывал. Киса-Витольд имел чудесной красоты атлетическое тело – живой Аполлон! – но оно казалось странно неподходящим к его женственному лицу и мягкому голосу. Он вообще был какой-то податливый, предупредительный, текучий, утонченно аккуратный в одежде и в быту, никогда я не слышал от него не только бранного, но грубого слова. Руку для рукопожатия он подавал с расслабленной кистью, как девственница, так что я поспешно предположил, что он либо «голубой», либо садист, но… Все мы подвержены штампам массовой культуры; в один прекрасный день я узнал, что он замечательный семьянин и нежный отец. У него было двое сыновей-близнецов, и он все время что-то покупал для своего дома и для великолепной дачи – старинную мебель, антиквариат, декоративный фарфор, ковры, хозяйственный инвентарь, химические удобрения, облицовочную плитку, доски, цемент, сантехнику… Вместе с Юлией я не раз бывал у него за городом. Помню, больше часа – и как сияло при этом его лицо! – он показывал мне свои владения, свой маленький храм-дворец-за́мок-мастерскую, ибо здесь были и башенка с флюгером, и колонны, и балкон, и разноцветный витраж на веранде, и комната с иконостасом, и пристроечка, где стояли верстак и токарный станок по дереву. Он показал мне также туалет, гараж, погреб, детскую площадку с различными спортивными снарядами и парник, в котором у него летом вызревал урожай помидоров, но более всего меня удивила чеканка по меди, развешанная на стенах. Чеканка, выполненная с большим вкусом. И, к моему удивлению, оказалось, что это его работы.