Вдыхая тень зверя - стр. 65

, нынешние спецслужбы дополнили неограниченными правами в вопросах вынесения и исполнения приговоров, причём без всякой оглядки на закон, гуманность и здравый смысл. Впрочем, какие уж тут могут быть законы и гуманность, когда до победы мирового пролетариата рукой подать!

Убедившийся на собственной шкуре в радикальности и жестокости подхода чекистов к делу, Дмитрий Николаевич не видел для себя возможности отказаться от приглашения комиссара Горбылёва, не на шутку опасаясь, что за свою строптивость пострадает сам и подведёт под секиру пролетарского гнева своих близких. Ощущать же себя принуждаемым для Дмитрия Николаевича было невыносимо, поскольку бывший граф, лишённый имени, дома и состояния, так и не научился смирению и покорности.

Более всего Руднева бесило предположение, возникшее после разговора с Клавдией. Если девушка ничего не напутала, а революционный матрос сказал правду, выходило так, что бдительный красноармеец Егор Афанасьев подписал донос на Дмитрия Николаевича тогда, когда тот уже несколько дней мыкался в карцере, да и автором поклёпа, скорее всего, был вовсе не безграмотный боец. Если всё было так, то дело против Руднева скорее всего сфабриковали сами же чекисты и, вполне вероятно, только лишь для того, чтобы намаявшийся и напуганный до икоты бывший аристократ и в мыслях не смел манкировать добровольное посещение Лубянки.

Конечно, можно было послушать Белецкого и вместо того, чтобы идти в ЧК, уже подъезжать к Харькову, но Дмитрия Николаевича тревожила судьба Терентьева, о котором он так до сих пор ничего и не знал, но которого недобрым словом поминал таинственный предводитель интеллигентных костоломов, а также судьба Савушкина, которому, благодаря заступничеству Трепалова, сошла с рук дружба со сбежавшим бывшим помощником начальника Московской сыскной полиции, но точно бы уже не простилось якшанье с ещё двумя недобитками, рванувшими вслед за коллежским советником на белогвардейский юг.

Подогреваемый всеми этими мыслями, Дмитрий Николаевич входил в здание на Лубянке, играя желваками и думая лишь о том, как ему избежать любых дел с чекистами.

Встретили его с неожиданной вежливостью, сдержанной, но безукоризненной. Дежурный проверил у Руднева документы и, называя по имени и отчеству, проводил в кабинет, на двери которого красовалась табличка: «Нач. особ. секр. отд. тов. Горбылёв А.Ф.».

Александр Фёдорович Горбылёв оказался подтянутым человек с волевым, но озабоченным и усталым лицом, и, хотя был он одет в комиссарскую кожанку, имел старорежимную офицерскую осанку и выправку.