Василий Темный - стр. 26
– Ты, владыка, сам и ответил на вопрос свой. Молод племянник мой летами, чтоб я присягал ему. Разве ты, владыка, не помнишь, какую ряду держали князья испокон веков? Старший в роду наследует великокняжеский стол. Так почто ты, владыка, меня к унижению клонишь?
– Сын мой, ты забыл слова Господа, кесарево кесарю, а Божье Богу. Волей покойного князя юный Василий на великое княжение посажен.
– Нет, владыка, я в истину верую. Не поеду в Москву племяннику кланяться. Я старший в роду, и те, митрополит, паству наставлять мне в службу.
– Ох, князь Юрий Дмитриевич, упрям ты и своеволен. Ужли, сын мой, не в понятии ты, до чего довели Русь княжьи распри? То вы с Тверью грызлись за великое княжение, кому удельную Русь собирать, теперь вот друг другу горло норовите перегрызть. А того не видите, что Литва нас под себя подминает.
– Ты, владыка, меня не совести. В прежних злобствованиях московских и тверских князей вини, в сегодняшних зри в корень, в устав наш княжеский, родовой.
Фотий поднялся, встал грозно:
– Бог те судья, князь Юрий, но не я.
Надев поверх рясы шубу, вышел из дворца, с помощью чернеца влез в возок, кинул коротко:
– Домой!
В полночь с полдороги ездовые остановили коней. Завыл ветер, неожиданно налетел ураган. Он поднял с поля последние снега, выл и ломал в лесу деревья.
Чернец, сопровождающий Фотия, заглянул в возок, прокричал:
– Перестоим, переждем, ино с пути собьемся!
Фотий слушал, как порывы ветра били в стены возка. Казалось, вот-вот опрокинут. Митрополит молился, а мысли уносили его туда, в далекую юность, когда вот такая буря поднимала пески, засыпая монастырь.
Ветер унялся, защелкали бичи ездовых, и возок тронулся. Митрополит задремал, и снилось ему, будто он там, в монастыре, слушает службу на родном греческом языке. Пахнет ладаном и горят свечи, освещая лики святых.
Сон прервали крики, громкие разговоры. Возок остановился, и чернец, открыв дверцу, сказал:
– Владыка, князь Юрий гонца шлет, просит воротиться.
Всю дорогу в Звенигород, пока усталые кони тащили возок, митрополит думал, что заставило князя Юрия изменить свое решение. И только въехав в город, понял. Ветер согнул крест на колокольне. Верно, князь посчитал это дурным предзнаменованием.
В тот же день Юрий Дмитриевич и митрополит урядились, что через год спор о великом княжении они перенесут на усмотрение ордынского хана.
Глава 7
Филин гикал, плакал малым дитятей, не давал Гавре покоя. Не спал и великий князь Борис. Отроки из молодшей дружины уже и криком и стуком пытались спугнуть филина, но он на минуту умолкал и снова гикал.