Размер шрифта
-
+

Василий Суриков – великий сын земли сибирской - стр. 32

.

Среди этих суровых впечатлений юношеская жизнь шла соответственным порядком.)

Жестокая у нас жизнь в Сибири была. Кулачные бои, помню, на Енисее зимой устраивались. И мы мальчишками дрались. Уездное и духовное училище были в городе, так между ними антагонизм был постоянный. Мы всегда себе Фермопильское ущелье представляли – спартанцев и персов. Я Леонидом Спартанским всегда был.


(Спартанский царь Леонид, руководивший героической обороной Фермопильского горного ущелья в греко-персидской войне 500–449 годов до н. э.)


Памятник царю Леониду. Спарта, Пелопоннес п-ов, Греция


Мальчиком постарше я покучивал со своими товарищами. И водку тогда пил. Раз 16 стаканов выпил. И ничего. Весело только стало. Помню, как домой вернулся, мать меня со свечами встретила.

Двух товарищей моих в то время убили. Был товарищу меня Митя Бурдин. Едет он на дрожках. Как раз против нашего дома лошадь у него распряглась. Я говорю: «Митя, зайди чаю напиться>. Говорит: «Некогда». Это 6 октября было. А 7-го земля мерзлая была. Народ бежит, кричат: «Бурдина убили!» Я побежал с другими. Вижу, лежит он на земле, голый. Красивое у него тело было, мускулистое. И рана на голове. Помню, подумал тогда: вот если Дмитрия царевича писать буду, его таким напишу.

Его казак Шаповалов убил. У женщин они были. Тот его и заревновал. Помню, как его на допрос привели. Сидел он так, опустив голову. Мать его и спрашивает: «Что же это ты наделал? Видно, – говорит, – черт попутал». (Сообщение об убийстве чиновника Бурдина было опубликовано в газете «Голос» от 2 января 1865 года в разделе «Внутренние новости», корреспонденция из Красноярска.)

А другой был у меня товарищ Петя Чернов. Мы с ним франты были. Шелковые шаровары носили, кушаки шелковые, поддевки, шапочки ямщицкие. Кудрявые оба. Веселая была жизнь. Маскировались мы. Я тройкой правил. Колокольцы еще у нас валдайские сохранились с серебром.

И заходит это он в первый день пасхи. Лед еще не тронулся. Говорит: «Пойдем на Енисей в прорубь рыбу ловить».

– Что ты? В первый-то день праздника?

Пне пошел. А потом слышу: Петю Чернова убили и под лед спустили. Я потом его в анатомическом театре видел: распух весь, и волосы совсем слезли – голый череп. Портрета его не осталось, так мать после приходила, просила нарисовать. Я его как живого нарисовал: зрительная память очень развита была…

М.А. Волошин по поводу этих суровых реалий сибирской жизни, запомнившихся Василию Ивановичу, замечал:

«Такими суровыми ударами, глубоко проникавшими в душу, но не направленными против нее непосредственно, вводила сибирская жизнь будущего художника в трагические реальности русской истории. Тесный уют старого уклада жизни и широта земных просторов, древнее смирение перед роком земной справедливости и случайные убийства, бессмысленная гибель близких людей; хмельная кровь непокорных казаков и приобщение темным переживаниям, инстинктам, порывам народной толпы – черта за чертой, ступень за ступенью готовили душу к таинствам творческого воссоздания. Но в ней надо было зажечь волю к творчеству и дать возможность выражать себя».

Страница 32