Василика Даль: Возрождение - стр. 70

– Вот «это» называются трусы, если ты не знала, – он еле-еле разлепил свои глаза, чтобы посмотреть на то, что я настойчиво пихаю ему в непослушные руки. – И штаны. Я попробую.

– Я буду ждать за дверью, – промямлила я, расцепляя руки и собираясь выходить, но Тим не дал мне выйти. Он мягко, но властно обхватил моё запястье своими длинными пальцами. – Что ты делаешь?

– Держусь, – ответил он совсем тихо, но даже так я услышала некоторый издевательский тон. – Я могу упасть.

Я отвернулась от него, когда пальцы Тима мягко спустились к моей ладони и быстро переплелись с моими пальцами.

Когда он закончил с переодеваниями, я слишком громко, но облегченно выдохнула, и будь ему сейчас чуть лучше, Тим бы уже едко всё прокомментировал. Надеюсь позже он об этом не вспомнит.

Мне снова пришлось краснеть, когда он начал путаться в штанинах трико, что я ему приготовила, и мне пришлось ему помогать, стараясь не разглядывать его. Когда этап с переодеванием был завершён, то я быстро обхватив его за талию, повела к дивану, где потом помогла ему поудобней лечь. Тиму сейчас придётся терпеть невероятно жгучую боль.

В квартире было темно, и я включила настольную лампу рядом с диваном, которая не была очень яркой и не нервировала.

При таком свете я снова разглядела его травмы и шумно втянула воздух. Такое ощущение, что Тима пытали.

Я села на край дивана и нарезала бинты одинакового размера, приготовила кусочки ваты и нарезала пластырь. Обмакнув пальцы в синюю полупрозрачную желеобразную мазь, я развернулась к нему, не сумев избавиться от сочувствующего взгляда.

– Сейчас будет щипать, – предупредила я прежде, чем нанести мазь на рану от ножа. Тим сильно напрягся, когда мазь попала в рану толстым слоем. Я услышала, как он сжал челюсти, скрипя зубами. Я знаю, как жжёт эта хрень. Да, больно, но работает. Завтра утром уже будет не так больно, как сейчас.

– Не напрягайся, Тимур. Чем больше напряжения, тем больше боли. Попробуй расслабиться.

– Я не могу, – сквозь зубы процедил он, сильно сощурившись. – Гмм…

Я нанесла ещё один слой и Тим вцепился пальцами в диван, сжимая в руках простынь. Головой я понимаю, что не мучаю его, а помогаю, но на душе всё равно было скверно. И чем больше я вглядывалась в его лицо, наполненное горестными муками, тем больше чувствовала себя виноватой. Не понимаю, как мама терпела мои семнадцатилетние крики и просьбы остановиться, когда мне пришлось впервые воспользоваться этой мазью. В меня тогда меч насквозь прошёл.

Я довольно хорошо помню, как мама тогда сидела рядом со мной и дула на опухший бок. Немного, но от этого мне было немного легче терпеть боль.